…Из парикмахерской Верка вышла похорошевшей. Локоны на ее голове упруго пружинились — парикмахер явно постарался. Возле Адмиралтейских ворот парка переодетые гестаповцы оставили Верку. Дальше она пошла уже одна.
Парк всегда был местом свиданий гатчинской молодежи. На его холмах встречались влюбленные. Даже в годы войны сюда приходили юноши и девушки. Здесь, в аллеях, среди покрытых зеленью деревьев, на какое-то мгновение забывалось, что идет война, что Гатчина во власти оккупантов и что стоит лишь выйти за ограду, как опять услышишь чужие, незнакомые слова, из которых понятны только «хальт!» и «цурюк!».
Парк был наполнен птичьим щебетом, блеском озер и прудов. Одно из озер называлось Серебряным. Такое название дали ему за особенную прозрачность и чистоту. К Серебряному озеру вел красивый горбатый мостик. Впрочем, красивых мостиков в парке было немало. Они соединяли между собой островки, придавая пейзажу особую прелесть. Сюда, на берег Серебряного озера, и шла Воронцова.
Сергей уже ждал ее. Увидев Верку, он радостно заулыбался и вышел ей навстречу. Это был симпатичный парень, белокурый, с падающим на лоб завитком волос. Взгляд у него был прямой, открытый, чуть с грустинкой. Было бы неправильно сказать, что Верка ему не нравилась. Он относился к ней с нежностью и даже подумывал, не жениться ли на ней!
Сейчас они были одни. Никто не слышал, о чем они говорили. Верка могла бы предупредить Сергея об опасности. Может быть, Сергею удалось бы скрыться, избежать ареста. Но она ничего не сказала Сергею, предпочла промолчать. «Я чувствовала, что за мной следят, хотя никого и не видела», — так много лет спустя скажет она следователю, объясняя свое состояние. Но это было не что иное, как трусость. Перекинувшись с Сергеем несколькими ничего не значащими фразами, Верка сказала, что сегодня она не может оставаться с ним долго, протянула руку и пошла назад, к выходу. Сергеи грустно посмотрел ей вслед.
А через несколько минут, тут же в парке, он был арестован. От неожиданности Сергей был ошеломлен. В тот момент он никак не предполагал, что его предали и что предательницей была та самая женщина, к которой он чувствовал симпатию и которая, как ему казалось, отвечала взаимностью.
А Воронцову гестаповцы повели на Петербургскую улицу, и там она указала им дом, где жил Иван. Побывали они и на рынке. Там Верка показала гестаповцам Николая.
Так начался разгром антифашистской патриотической организации «За Родину».
Если б не предательство, совершенное Воронцовой, молодым патриотам удалось бы, несомненно, осуществить свое намерение: уйти из Гатчины в лес, к партизанам, а потом, быть может, пробиться в осажденный Ленинград, принять участие в боях за родную землю. Это было их мечтой.
Уже стоял наготове грузовик, на котором предстояло совершить побег, были добыты винтовки. Сергей перед уходом в лес должен был совершить диверсию на немецком продовольственном складе… Молодые патриоты опоздали всего на один день.
Антифашистская организация «За Родину» состояла из двух отдельных групп. Но они держали между собой тесную связь. В день побега обе группы должны были соединиться в один боевой отряд. Правда, юноши и девушки, входившие в подпольную группу, действовали неосмотрительно. У них не было, например, тщательной конспирации. Отчасти это объяснялось неопытностью подпольщиков, отчасти их отчаянной смелостью.
Содружество гатчинцев не было таким, как, скажем, у молодогвардейцев, которые хорошо знали друг друга со школьной скамьи. Да и коренных жителей Гатчины среди них было немного. Основное ядро составляли те, кого гитлеровцы пригнали из разных мест. Некоторые прибыли в Гатчину меньше года назад. Кое-кто из них воевал в рядах Советской Армии и попал в окружение. Выбираясь, очутился в районе Гатчины. Отсюда, если не хочешь оказаться в фашистском лагере для военнопленных, путь был один — в лес, к партизанам.
Михаил Завалейков долгое время скитался по Гатчине, не имея пристанища. Знакомых у него здесь не было, к чужим же идти боялся. Ночевал в подвалах разрушенных бомбежкой домов. Но все же голод заставил его выйти из убежища. Завалейкову повезло. Он встретился с хорошей русской женщиной — Марией Николаевной Ушаковой. Когда она впервые увидела его, ей до слез стало жалко этого незнакомого паренька. Был он худой, бледный, в рваной фуфайке и старых вылинявших брюках. Зайдя в дом, попросил кусок хлеба. Мария Николаевна стала расспрашивать, откуда он, из каких мест, где ночует. Завалейков, почувствовав, что ему ничто не угрожает, честно признался.