Допросами арестованных в гестапо занимался заместитель Зейделя штурмбанфюрер Мёллер. Он тоже считал, что действовать надо молниеносно. Ради этого можно пожертвовать даже отдыхом.
Арестованных допрашивали днем и ночью.
В сообщении за подписью Зейделя по поводу Степанова, Максимкова и Александрова говорилось, что «три вышеназванных лица были сразу арестованы и подвергнуты обстоятельному допросу».
Что подразумевалось под словом «обстоятельному», посвященным было понятно. Оно означало истязания, пытки. Гестаповцы зверствовали. Валю Дмитриеву избили так, что ее трудно было узнать. Били и тихую, кроткую Дусю — на ней потом лица не было. Но она ни разу не вскрикнула. Только искусала себе все губы. Пытки никого не миновали. Даже сестру предательницы — Галину Воронцову.
Кое-кто из родственников арестованных пытался разузнать что-либо об их судьбе. Сестра Дуси Потаповой Фрося Воронова испекла из клевера с петрушкой лепешки, завязала в узелок и пошла с этим скудным съестным к зданию гестапо. Придя, стала звать:
— Дуся! Дуся!
— Ты чего это, матка, кричишь? — спросили, подойдя, солдаты.
Фрося ответила, что здесь находится ее арестованная сестра и что она хотела бы передать ей еду. Показала узелок.
— Немедленно убирайся, — приказали гитлеровцы, — а то и тебя арестуем!
Фрося заплакала и пошла домой.
Палачи допытывались от каждого арестованного признания. Кое-какие сведения им удалось вырвать. Максимков, например, сказал:
— Да, мы собирались уйти в лес.
На предложение сообщить имена военнопленных, которых они завербовали, Максимков ответил:
— Все равно я получу пулю в лоб. Зачем я должен впутывать еще и других?
Надя Федорова заявила:
— То, что от меня требуют сказать, я не скажу. Если бы меня даже убивали, я все равно продолжала бы отрицать.
Мёллер вынужден был занести эти слова в протокол. Он был педантичным, штурмбанфюрер Мёллер, а педантичность требовала фиксировать на бумаге любые показания арестованных, даже те, которые были явно не по душе гестаповцам. Разве думали они, что их протоколы спустя двадцать с лишним лет попадут в руки других следователей, советских, которые во имя установления истины переведут тексты допросов с немецкого на русский и преклонятся перед мужеством Нади Федоровой и ее друзей-патриотов, так ничего и не выдавших палачам.
Воронцова полагала, что, совершив предательство, она тем самым избавилась от дальнейшего пребывания в гестапо. Но она ошиблась. Роль ее не ограничилась только этим. Стремясь выведать как можно больше, гестаповцы решили «подсадить» ее в камеры к заключенным. Верка безропотно пошла и на это.
Предателю всегда хотелось бы, чтобы не оставалось следов его преступной деятельности. Но остаются документы, отыскиваются и свидетели, о которых предатель даже и не подозревал. Так было и в деле Воронцовой.
Игорь Кузьмин попал в гестапо вместе с двоюродным братом как раз в тот момент, когда сюда привозили участников гатчинского подполья, производили их допросы. Кузьмину было тогда пятнадцать лет, а его двоюродному брату Саше и того меньше. Их задержали в Пушкине, куда они попали в поисках пищи. Пушкин считался у оккупантов прифронтовой зоной. Каждого, кто попадал сюда, арестовывали по подозрению в шпионаже.
В камере, куда затолкали подростков, находилось много народу: мужчины, женщины. Из них Игорю была знакома лишь одна девушка по имени Надя. Она работала официанткой в аэродромной столовой. Иногда Надя обращалась к гатчинским ребятишкам с просьбой — помочь ей продать на рынке кое-какие фигурки из дерева и глины. Просила об этом и Игоря. Несколько раз тот исполнял ее просьбу.
Находился в камере и молодой человек по имени Иван. С допроса он вернулся весь избитый. Левая рука у него висела безжизненно, как вывихнутая. Но Иван держался стойко, даже не стонал, хотя видно было, что ему очень больно.
Под вечер дверь в камеру распахнулась, прозвучала команда «Ауфштейн!», и вошел офицер-гестаповец. За ним — невысокого роста женщина с голубыми глазами и кукольными ресницами. Как только Иван увидел ее, он кинулся ей навстречу и с ненавистью крикнул:
— Сука! Предательница!
И плюнул женщине прямо в лицо.
Женщина выбежала. А в камеру ворвались тюремщики и стали всех избивать. Били резиновыми плетками, кулаками, ногами.
Иван после того, как пришел в себя, сказал, обращаясь к Игорю и Саше:
— Ребята, вы, наверное, останетесь живы. Запомните ту, которой я плюнул в лицо. Это — предательница Верка Воронцова.