А двадцати пяти молодых гатчинских патриотов в это время уже не было в живых.
…Их выводили из подвалов во двор, подгоняя прикладами автоматов. Солнце только всходило. День обещал быть теплым. Гестаповцы окружили всю группу и повели, обессиленных от пыток, окровавленных, падающих. Путь был недалек — прямо в раскинувшийся поблизости парк. В тот самый, в который они не раз приходили гулять, наслаждаться его красотой.
Они прошли под каменной аркой ворот с надписью на медной доске «Сильвия» и декоративной маской, изображающей лицо фавна. Фавн смотрел на них, как смотрит на каждого входящего в парк, но на этот раз, казалось, с гримасой боли и удивления. Сразу от ворот, в глубь парка, вела длинная и прямая как стрела аллея. Она сужалась вдали воронкой, и там, в конце аллеи, все было наполнено восхитительной акварельной голубизной. Жемчужно сверкала роса. Парк был наполнен птичьим щебетом.
Но пленников не повели по этой аллее. Их заставили тут же свернуть налево и остановиться неподалеку от ворот, возле старой каменной стены. Затем гитлеровцы отошли на несколько шагов и подняли автоматы.
Они явно нервничали и торопились.
— Ахтунг! — скомандовал офицер.
— За нашу Советскую Родину! — громко крикнула Валя Дмитриева.
— Фойер! — в бешенстве заорал офицер. — Огонь!
Хлестнули, разорвав тишину, автоматные очереди. Умолкли и вспорхнули с ближайших деревьев птицы. Люди, стоявшие у стены, падали. Алые струйки крови потекли, пропитывая гатчинскую землю.
Подъехали грузовые машины. Гитлеровцы кинули на них еще не остывшие трупы, накрыли брезентом и повезли туда, где были вырыты ямы.
Снова все стихло в старой «Сильвии». Птицы, которых вспугнули выстрелы, вернулись на ветки и опять защебетали. Испаряя росу, взошло над парком солнце, и все зазолотилось, засверкало, заиграло яркими красками. Утро перешло в удивительно тихий теплый день. Но никто из двадцати пяти уже не увидел его, ни Сережа Степанов, ни Шура Дрынкина, ни Надя Федорова, ни Коля Александров…
Была еще одна участница гатчинского подполья, двадцать шестая, Катя Румянцева. Она была, пожалуй, единственной, избежавшей 30 июня расстрела. Но это было чистой случайностью.
Лучше всех знает, что произошло с Катей, ее бывшая подруга Сергеева. Ныне она — фельдшер медпункта Ленинградского метрополитена, ее называют Натальей Ивановной, а тогда, в сорок втором, она была просто Наташей, Натой, девушкой с пышной косой.
Наташа попала в оккупацию в Пушкине, где училась в медицинском училище. Из Пушкина, занятого немцами, ушла в деревню Пижму, что под Гатчиной. Это было осенью сорок первого.
В Пижме жила Наташина сводная сестра. Приютив сначала девушку, она вскоре стала недовольно коситься на нее: как-никак, а в семье, в которой и так есть нечего, появился лишний рот. Обратились к дяде Жоре, и тот повел Нату в Гатчину, к женщине по имени Мария. Привел и многозначительно произнес:
— Мария, эту девушку надо познакомить с Катей Румянцевой.
Та молча кивнула головой и тут же обратилась к находившемуся в комнате мальчику:
— Коля, сходи позови Катю.
Через несколько минут в комнате появилась молодая женщина. Спокойная, серьезная. Темные волосы заплетены в небольшие косички и уложены на голове.
Ей сказали:
— Катя, эту девушку зовут Натой. Ее надо устроить на работу.
Катя ответила:
— Хорошо.
Посидела немного, поговорила о чем-то вполголоса с дядей Жорой, потом поднялась и позвала Наташу:
— Пойдем.
Вышли из дома, обогнули его и вошли в дверь с другой стороны.
— Здесь я живу со свекром и свекровью, — сказала Катя. — У меня отдельная комната. Ты будешь жить со мной.
И просто, как будто уже давно была знакома с Наташей, добавила:
— Одеть у тебя есть что? В деревне оставила? Сходи принеси. А нет — тоже не беда, возьмешь, в крайнем случае, мое.
Так Наташа Сергеева познакомилась с Катей Румянцевой. Катин муж был по ту сторону фронта, служил в Советской Армии, сражался против фашистских захватчиков. И Катя, находясь в тылу у гитлеровцев, боролась с врагом как только могла.
У Кати Наташа познакомилась с Надей Федоровой. Однажды Надя пришла к Кате, принесла машинку для стрижки волос и сказала:
— Научись стричь. Будешь парикмахером, как Шура Дрынкина и Катя Шилова. Это нужно.
Обучение пришлось производить на собаках — рыжем Тузике и черном Шарике. Катя стригла им шерсть и таким образом училась обращаться с машинкой. Овладев парикмахерским ремеслом, Катя, по заданию Нади, стала ходить по казармам и стричь гитлеровских солдат. Нату сделали при ней кассиром. За стрижку брали по одной марке с головы. Не отказывались и от оплаты натурой — хлебом, табаком. Хлеб и табак передавали советским военнопленным. Чтобы получать побольше табаку, пришлось даже научиться курить. Или, по крайней мере, изображать при немцах курящих.