— Не понимаю, чего вы хотите от меня? — нарочно громко, чтобы привлечь внимание, возмущался пассажир, когда его вели по платформе. — Это произвол. Я буду жаловаться!
— Нам надо лишь уточнить кое-что. Проверим — и сейчас же отпустим. Как ваша фамилия?
— Альтшуллер.
— Откуда едете?
— Из Грузии.
— Откройте, будьте добры, ваш чемодан.
— Безобразие! Насилие над личностью! Я это так не оставлю!
Крик, поднятый Альтшуллером в помещении оперативного пункта, тотчас же прекратился, как только чемодан был открыт. Присутствующие увидели деньги. Плотно спрессованные, аккуратно перетянутые резинками пачки заполняли весь объемистый чемодан, и, кроме них, в нем больше ничего не было. Только деньги, деньги и деньги. Их пересчитали. Оказалось, что в чемодане — свыше двухсот тысяч в старом исчислении.
— Придется вам побеседовать со следователем, объяснить, откуда у вас такое количество денег.
И вот Альтшуллер, поникший, присмиревший, сидит в кабинете следователя.
— Цель вашего приезда в Ленинград? — спрашивают у него.
— Приехал в командировку.
— Предъявите командировочное удостоверение.
— У меня его нет с собой. Забыл дома.
— Это мы проверим. А пока скажите, зачем вы везли такую большую сумму денег?
Никакого вразумительного ответа на этот вопрос Альтшуллер дать не мог. Одно было ясно, что железнодорожным вором он не является. Тогда — кто же он такой? И что означает столь большое количество денег?
Конечно, сразу честно ответить на этот вопрос Альтшуллер не хотел. Но у следователя уже были кое-какие материалы. И вот под напором неопровержимых фактов Альтшуллер вынужден был признаться, что занимается скупкой валютных ценностей. Эти ценности Он сбывает затем по высокой цене в Грузии. В Ленинград же ехал, чтобы совершить очередную сделку.
— Значит, признаете, что вы — спекулянт-валютчик?
— Да, — сказал Альтшуллер, — моя специальность — валюта.
Нарушение правил о валютных операциях, спекуляция валютными ценностями относится к числу государственных преступлений. Валютчики подрывают финансовую деятельность государства, наносят ущерб кредитно-денежной системе, играющей важную роль в экономической жизни страны. И если спекуляция валютой достигает больших размеров, ответственность за нее в наиболее злостных случаях повышена вплоть до расстрела.
…Следствию было крайне важно выявить всех лиц, снабжавших валютой Альтшуллера. Последний нехотя назвал ряд фамилий: Шапиро, Ойзерман, Каплун, Уздин, Левит, Долгопольский…
Все эти лица вскоре вынуждены были побывать в кабинете у следователя. Выяснилась любопытная деталь: большинство из этих людей за всю свою жизнь ни одного дня не работали в государственных учреждениях.
«Мы по натуре — частники», — отвечали они на предложение следователя рассказать о себе, о своей профессии.
Было время — оно уже стало далекой историей, — когда Советское государство сделало кое-какие уступки частнику. Последний открывал магазины и мастерские, кондитерские и кухмистерские. Он обзаводился собственными небольшими заводиками, на которых производил свечи, конторский клей «Геркулес» и сливочные тянучки. Но потом даже само это слово «частник» перестало быть созвучным эпохе. Собственные магазинчики и заводики полопались, как грибы-дождевики. Однако, видимо, ядовитая пыльца этих грибов подействовала на некоторых людей, подобно осколкам волшебного зеркала, попавшим в глаза сказочному герою: как известно, они повредили его зрение, и он стал все видеть а неправильном свете. Пыльца эта отравила сознание людей, и потому они до сих пор никак не могли расстаться с мыслью о частном предпринимательстве. Они считали, что только в нем смысл жизни.
Ойзерман, выходец из семьи купца первой гильдии, после революции имел оптовую торговлю, затем переплетную мастерскую, собственный магазин, а после тридцатых годов занимался кустарным промыслом. Уздин в те же годы также был кустарем. Левит владел часовой мастерской. Долгопольский имел собственное шоколадное производство и был совладельцем магазина. Вел частную торговлю и Каплун. Служба в государственных учреждениях была для каждого из них занятием совершенно неинтересным.
Дожив до наших дней, сузив свою деятельность до микроскопических масштабов, эти люди, вдохнувшие в себя ядовитую пыльцу частного предпринимательства, предпочитали оставаться одиночками-частниками. Они производили закрутку плиссе и гофре, шили корсеты и лифчики, изготовляли босоножки, ремешки, люстры и шляпы, чинили часы и ботинки, — советские законы и поныне разрешают некоторые виды кустарного промысла. Однако выбранное ими поприще, видимо, не совсем их устраивало, раз они занялись валютой.