Решение Людмилы стало известно старшему следователю прокуратуры города Григоровичу. После того как она вышла из больницы, он вызвал ее к себе. Осторожно, чтобы не разбередить своей собеседнице душевную рану, расспрашивал следователь о секте. Ничего не боясь, правдиво и честно рассказывала Подушкина о Маховицком, о его тлетворном влиянии на людей, на верующих, о сознательном нарушении им законодательств, о религиозных культах. Она назвала других членов общины, которые еще не потеряли способности видеть истинное лицо «пастыря» и не побоятся дать показания, разоблачающие Маховицкого.
Но некоторые особенно фанатичные сектанты так ничего и не сказали на следствии.
Не ограничиваясь только показаниями свидетелей, характеристиками, полученными на Маховицкого с места работы, из жилищной конторы, следователь решил произвести еще и экспертизу — проанализировать попавшие в его распоряжение сектантские обращения, листки и другие документы. Эксперты — ученые, философы, тщательно изучив содержание этой издаваемой советом церкви евангельских христиан-баптистов литературы, нашли, что оно выходит за рамки религиозных проблем, направлено на возбуждение религиозного фанатизма, призывает верующих к отказу от исполнения гражданских обязанностей. Маховицкий был усердным распространителем этой литературы, и одно это говорило о вредном, антиобщественном характере его деятельности.
Маховицкий предстал перед судом и за нарушение законоположений о религиозных культах был приговорен к лишению свободы.
ЭТО БЫЛО В „СВЯТОЙ“ ОБИТЕЛИ…
Ян Францевич Буткевич чем-то напоминал Чичикова. По крайней мере внешностью. У него был такой же, как и у Павла Ивановича, полный животик и круглый подбородок. Со щек его не сходил игривый румянец. Когда Буткевич надевал обычный костюм, его можно было принять за преуспевающего дельца. Ян Францевич и в самом деле преуспевал. Но только не на мирском поприще. Он был ксендзом в католическом костеле в Ленинграде. Впрочем, служение богу не мешало ему заниматься и делами мирскими.
Костел в Ленинграде находится в Ковенском переулке. Это совсем недалеко от Невского проспекта, улиц Восстания и Некрасова, всегда шумных и оживленных. Но в Ковенском обычно стоит тишина. Главной его «достопримечательностью» является мрачное кирпичное здание с вытянутой вверх остроконечной крышей. Это и есть костел. Ежедневно утром и вечером открыты его двери для верующих, собирающихся сюда на мессы.
А рядом с костелом, вплотную к нему, расположен небольшой двухэтажный домик. Плотно закрыты занавесками его окна. Всегда на запоре ворота. Что делается там, за множеством цепей и задвижек? Неизвестно. Редко кто проходит через узкую щель-калитку. Иногда со двора доносится хриплый собачий лай. Злые псы посажены стеречь дом, в котором живут священники.
Прочно отгородились служители костела от внешнего мира. И все-таки, несмотря на всевозможные предосторожности, правда о том, что делается в церковной обители, просачивается наружу. Не помогают ни хитроумные запоры, ни задвижки. А скрыть главам католической церкви в Ленинграде хотелось бы многое. Почему?
В статьях и фельетонах, опубликованных в свое время в ленинградских газетах, были даны подробные ответы на этот вопрос. Ксендзам невыгодно, чтобы прихожане узнали о них правду, Ведь земная их жизнь протекает совсем не так, как это рекомендуется священным писанием, которое они пропагандируют. Не хочется ксендзам компрометировать себя в глазах верующих. Узнают верующие о том, что делается в божьем храме, и многие не пойдут сюда больше. А не пойдут — оскудеет церковная казна. Упадут доходы священнослужителей. Вот почему окружают они свои владения непроницаемой завесой тайны. Да только тщетно…
С некоторых пор Буткевич стал получать письма и открытки. Одни из них были анонимные. Под другими стояли подписи. Было письмо, которое подписали 354 человека. О чем же в них говорилось?
Прихожанка Ш., например, писала:
«Ксендз Ян, насколько приятно звучат слова твои об Иисусе Христе, настолько отвратительны твои дела. Сколько, ксендз Ян, делаешь ты подлостей со своими любовницами… Как видно, у вас, ксендз, призвание для наживы и богатства…»
Другие письма были составлены в таком же духе и в столь же энергичных выражениях.
Есть в костеле будка, в которой ксендзы принимают исповеди. Она называется конфессионалом. Так даже и на ней стали появляться надписи, характеризующие служителей религиозного культа далеко не с благочестивой стороны.
Ян Францевич читал все эти письма и надписи, и щеки его еще пуще заливались клубничным румянцем, становились совсем пунцовыми. Но не от стыда — стыд Буткевич потерял давно, — а от страха. «Что, если прихожане и в самом деле осуществят свою угрозу и добьются, что курия отзовет меня из костела в Ленинграде?» — думал он. Ох, как не хотелось Буткевичу покидать обитель в Ковенском переулке, где он устроился совсем неплохо! Еще молодой по возрасту, а уже ксендз, что особенно нравится женщинам. С пожилыми Буткевич вел душеспасительные беседы, а с молодыми не прочь был перекинуться шуточками. Католическая религия предписывает священнослужителям строго соблюдать «целибат», то есть безбрачие. Однако Буткевич не придерживался этого правила.