По напрасно ждала Софья Жаворонкова сына — он не вернулся. Что с ним стало, куда он делся, она не знала, а обратиться в милицию боялась…
— Куда делся ваш сын, я вам тоже сейчас не скажу, — промолвил следователь, завершая допрос. — Никакими сведениями о нем я пока не располагаю. Но бесследно человек не исчезает…
Следователь приступил к допросу Ивановых. К тому времени оба пообжились в новых для них условиях, снова стали похожими на людей. У Терентия Иванова левый глаз был забинтован. После того как его ранили при задержании, старик находился некоторое время в больнице. В первые дни он всего боялся, даже врачебных процедур. Каждая процедура, особенно уколы, пугала его: он думал, что его хотят уничтожить. Постепенно привык. Труднее оказалось приучиться к опрятности.
Аринштейн призвал задержанных говорить только правду. Ложь ни к чему хорошему не приводит, а искренность, правдивость всегда учитываются как на следствии, так и на суде. Первым допрашивался старший — Терентий Иванов. Он признал себя виновным в том, что из трусости пошел на службу к фашистам, а затем, боясь ответственности за предательство, бросил все, также и семью, спрятался в лесу, переманил на свою сторону сына, молодого парня, который служил в Советском Армии, и такого же молодого Василия Жаворонкова.
— Расскажите, где Василий, — потребовал следователь.
— В первую зиму нам жилось плохо, — сказал Иванов. — Мало запасли продуктов, да и в деревнях нечего было тащить. Скотные дворы и хлевы стояли почти пустыми. Зерно в закромах тоже было не всегда. С трудом удалось запасти двенадцать пудов зерна да раздобыть двух овец. Пришлось разделить все запасы на три части — по числу обитателей землянки и выдавать каждому по норме. Василию такая жизнь была не по нраву. У себя на хуторе он привык к хорошим харчам, а тут приходилось подчас потуже затягивать ремень на животе. Он начал ныть, говорил, что уйдет домой и будет скрываться в подвале — там хоть мать накормит. Боясь, что Василий и в самом деле уйдет и, чего доброго, выдаст нас, мы стали по ночам дежурить возле него. Спали по очереди. Потом придумали другое. Сделали из проволоки кольцо, надели Василию на руку и на ночь привязывали к нему веревку. Другой ее конец я или Владимир привязывали себе к ноге. Захочет Василий встать, дернет веревку — и поневоле разбудит нас.
— Неужели Василий не протестовал против такого зверского обращения? — перебил следователь.
— Как не протестовал? — ухмыльнулся Терентий. — Протестовал! Плакал, умолял его отпустить. Клялся, что не выдаст нас. Но мы не верили ему.
— Дальше! Что было дальше! — воскликнул следователь.
— Дальше? — задумчиво переспросил Терентий. — А дальше было такое дело. Раз, видим мы, попал к нам в компанию такой ненадежный парень, то чего, думаем, с ним возиться, чего мучиться и ему и нам? И решили мы от него избавиться. Это было ночью. Василий спал, перед этим наплакавшись. Я зажег лучину и стал светить, а Владимир почти в упор выстрелил Василию в голову. Так мы покончили с ним… — спокойно завершил свой рассказ фашистский наймит.
Труп вынесли наружу. Погода была морозная. Серебряные от лунного света деревья потрескивали. Убийцы быстро вырыли в снегу яму, закопали в нее труп и поскорее ушли обратно в землянку греться. Весной, когда растаяло, закопали труп в землю.
— С этого времени и питаться стали лучше, — добавил невозмутимо Терентий. — Ведь теперь запасы мы делили не на троих, а на двоих…
Такие же показания дал и Иванов-младший.
Но как подтвердить правильность их рассказа? Ведь никаких свидетелей нет. Кроме признания самих преступников, следствие ничем не располагало.
— Вы поедете со мной в лес, — сказал следователь отцу и сыну, — покажете место, где вы зарыли труп убитого вами Жаворонкова.
Их вывезли в лес.
— Вот здесь, — показал Терентий, — мы закопали Василия.
Несколько лопат одновременно вонзились в землю. Копали недолго. Вскоре на небольшой глубине были обнаружены череп и часть скелета. Экспертиза показала, что эти останки принадлежат человеку не старше двадцати — двадцати двух лет, и что они длительное время находились в земле. Во всяком случае не меньше двадцати лет.