— Понятно. Хоть имя помнишь? Как зовут тебя?
— Петрова Оля, Невская, десять, Ленинград.
— Хорошо. Голова болит? Посмотри на меня.
Женщина потрогала голову Оли, заставила посмотреть во все стороны, ощупала руки и ноги. Потом стала спрашивать, где болит.
— Нигде не болит, — на всякий случай ответила Оля.
Другая женщина крикнула:
— Валь, ты там что застряла? Не управляемся. Пусть ее в детдом везут, там разберутся.
— Знаю я, как они там разберутся, — ответила та, что разговаривала с Олей.
Потом снова обратилась к Оле:
— Странная ты какая-то. Но по одежде вижу, что не из простых. Давай-ка я тебя в милицию отведу. Пусть разбираются.
От слова "милиция" Оле сделалось совсем нехорошо на душе. Может, что-то в глубине памяти отозвалось. Или просто не понравился тон говорившей, было в нем что-то настораживающее.
— Нет, не надо, пожалуйста, — ответила Оля.
Она посмотрела женщине в глаза и попросила:
— Пожалуйста, помогите мне попасть в Ленинград.
— Вот же, — женщина поморщилась, словно от боли.
А потом взяла Олю за руку и повела куда-то.
У края навеса закончили погрузку в машину тяжелораненых.
— Слушай, Петрович, что хочешь делай, а увези ребенка отсюда. У нее шок, помнит только, что из Ленинграда, адрес назвала. Она и правда не местная, посмотри на нее. Может в гости приехала. Отправь ее самолетом до Ташкента. Там уже разберутся.
— Валентина, не выдумывай, видишь, кого везу?
— Ну ты что, не человек, что ли?
— Валентина, не задерживай.
Но Валентина не отступалась.
Мужчина посмотрел на девочку красными воспаленными глазами.
— Как зовут-то?
— Оля Петрова. Помогите, пожалуйста. Меня мама ждет.
— О как. Ладно, поехали, Оля Петрова. Залезай в кабину.
Потом Оля долго летела на самолёте до города Ташкента. Там ее передали милиции, так положено. Мужчина с толстым лицом аккуратно записал на бумагу адрес Оли в Ленинграде, а потом сказал, что сначала надо отправить запрос. А Олю временно разместят в детском доме.
Название места, где ей предстоит немного пожить, заинтересовало Олю. Но она никак не ожидала, что попадёт в мрачный серый дом, где на нее уставятся с любопытством десятки глаз. И что все дети в этом доме будут одеты в плохую одежду, а головы их и вовсе окажутся с щетинистым ежиком волос или даже совсем лысые.
— Пока мы ищем твоих родителей, ты поживешь здесь.
Милиционер, который ее привел, повернулся и ушел.
— Я не хочу здесь, я хочу домой, к маме.
— Каждый раз одно и то же, — недовольно проговорил директор детского дома, — что за работа у меня такая.
А потом обратился к подошедшей девушке:
— Юлдуз, принимай новенькую. Из Ашхабада. Волосы состричь, одежду продезинфицировать. У них там сейчас не дай Бог что творится. Чего угодно можно ожидать. Беда.
Олю отвели в небольшую комнату, велели сесть на стул в центре.
Когда упала на пол первая прядь, Оля попыталась убежать, но крепкие пальцы больно сжали плечо.
— Сиди не дергайся, — грозно прикрикнули на нее.
Оля не ожидала такого обращения. Она притихла и с ужасом наблюдала, как волосы падают и падают вниз. Когда все закончилось, ей разрешили посмотреться в маленькое зеркальце. Огромные глаза, торчащие уши и лысина. Теперь Оля стала такая же, как и все здесь. Потрогала голову, заплакала.
— Нюни не распускай, здесь этого не любят, — девушка крепко взяла ее за руку и отвела в другую комнату.
Оле было стыдно, но ее заставили раздеться и встать под струи теплой воды. Мыться надо было коричневым мылом с невкусным запахом. Потом дали маленькое серое полотенце и одежду. Такую же как у всех здесь.
Потом отвели в большую заставленную кроватями комнату, показали на ту, что в самом углу, далеко от света.
— Днем на кровати не сидеть. Эта тумбочка твоя. В тумбочке должен быть порядок, хранить продукты запрещено. Если опоздаешь на ужин, останешься голодной. На кухне еду не клянчить. Чужого не брать, с крысами у нас разговор короткий. Уроки делать в учебной комнате.
Оля стояла у серой кровати и не знала, что ей теперь делать.
— Меня зовут Галия, а тебя? — к ней подошла худенькая девочка.
— Оля. Как уйти отсюда? Где выход?
— Да ты не переживай, тут нормально, — посочувствовала Галия, — я сначала месяц проплакала с непривычки, а теперь уже ничего, привыкла.
Олю это нисколько не устраивало. Она поджала губы и демонстративно отошла к окну. С большого дерева во дворе облетали желтые листья. Получается, что в один день Оля из весны перенеслась в осень.
— Я тут ненадолго. Скоро из Ленинграда приедет мама и заберет меня.
— Пусть так и будет, — согласилась Галия, — пойдем на ужин.
Ташкент,
9 октября 1948 года
— На краю деревни стоит новая избушка, — учительница Ксения Михайловна показывает голосом, что предложение закончено.
Затем неспешно продолжает:
— В этой избушке живут дедушка Петр Семенович и бабушка Наталья Сергеевна.
Класс пишет диктант. Поскрипывают перья, ученики старательно выводят слова. Слышно, как жужжит и бьется в окно муха, но на нее никто не обращает внимания. Оля сидит перед чистым листом бумаги и не знает, как выполнять задание.
— Петрова, ты почему не пишешь? — строго спрашивает Ксения Михайловна.
— Я не умею.
По классу прошел смешок.
— Тишина! — произносит учительница.
Класс замолкает, но все повернулись к Оле.
— После уроков подойдешь ко мне, — назидательно говорит Ксения Михайловна.
От ее тона холодеет внутри.
Диктант продолжается. Не зная, что делать, Оля пишет по памяти большое ариманское стихотворение про лес и дом на его окраине. Эту чудесную сказку Элоя любила читать ей перед сном. Вдруг сидящая рядом девочка толкает под локоть, на листе расплывается большая жирная клякса. «Детдомовская», — презрительно шепчет соседка по парте и показывает язык. Оля не успевает ответить, как та тянет руку и говорит:
— Ксения Михайловна, а новенькая рисует какие-то каракули, целый лист испортила.
Учительница подходит, забирает выданную в начале урока самосшитую тетрадь и недовольно кладет себе на стол. Затем продолжает диктовать. Класс старательно выводит буквы, а Оля сидит, опустив голову. "Скоро приедет мама и заберет меня", — тоскливо думает Оля, рассматривая наплыв краски на поверхности стола.
Когда уроки закончились, Оля нашла Ксению Михайловну в учительской комнате. Строгая наставница смерила ее взглядом, взяла тетрадку с учебником и провела в опустевший класс.
Оля стояла у учительского стола и безнадежно смотрела на непонятный текст в учебнике.
— Ты совсем не знаешь букв, — проговорила Ксения Михайловна, — скажи, где ты училась?
— В школе, потом дома, — призналась Оля, — учителя ко мне приходили домой.
— Хорошо. А чему тебя учили? Расскажи.
Холодный тон Ксении Михайловны пугал, мысли Оли начали путаться. Она еще слишком плохо знала русский язык и не смогла бы рассказать, какие предметы успешно освоила. Потому просто молчала, опустив глаза.
— Хорошо. Что это? — спросила Ксения Михайловна, открыв тетрадь с Олиными записями.
На странице красовалась жирная клякса.
— Это нечаянно получилось, она меня толкнула.
— Я спрашиваю, что это за значки? Ты сама это придумала?
От Ксении Михайловны исходило такое давление, что впору было расплакаться от бессилия.
— Нет, — пролепетала Оля, — это ариманский, сказка про домик в лесу.
— Германский? — переспросила Ксения Михайловна, и ее тон не сулил ничего хорошего.
— Нет, ариманский, — Оля осознала, как беспомощно и глупо выглядит в глазах строгой наставницы.
— Что это за язык такой? Никогда не слышала. Где ты ему научилась?
— Это в другом мире, я там… — начала было Оля и запнулась.
Ксения Михайловна смотрела на нее так, что Оля тут же пожалела о сказанном.
— В каком другом мире? Ты можешь все мне рассказать, не бойся, — голос Ксении Михайловны стал вдруг мягким и тягучим, как мед.