— Хорошо, завтра так и сделаю.
— Вот и правильно.
И все же Агнесса Ильинична очень расстроилась.
Да и мне не спокойно на душе. Как я скажу Ромке о том, что у нас с Ланаором теперь все будет хорошо? Что я смогла достучаться до его сердца?
Дневник Эринии Конерс
Ленинград, 22 июня 1958 года
Сегодня Агнесса Ильинична себя плохо чувствовала, не могу понять, что с нею. Она пролежала почти весь день, просила сидеть рядом и никуда не уходить. К вечеру вроде немного отпустило, и то хорошо.
Так что в Ариманию попасть не удалось.
Ничего, на следующих выходных все получится.
Весь день в голову лезли разные глупости.
Например, построит ли Ланаор для нас большой дом?
Не так, чтобы очень надо, но первую жену он привел в настоящий дворец.
Так, все, без глупых мыслей.
О Ромке стараюсь не думать.
Мне его очень-очень жаль, но…
В моем сердце Ланаор навсегда.
Он всегда был мой.
А Ромка обязательно встретит свою настоящую любовь.
Хотя, эта мысль мне как-то не очень нравится. Если представить, что он другую обнимает и нежно целует, говорит такие слова, что мне говорил, даже сердце болеть начинает.
Нет-нет, я должна про все забыть.
Надо будет подумать, куда пригласить Ланаора в следующую субботу. И самой его поцеловать, а то ведь не дождешься.
Я ведь не распущенная девушка?
Я просто хочу быть рядом с человеком, которого люблю.
И что в этом плохого?
Глава 27. Ланаор. Время взрослеть
Тиильдер,
17 октября 1948 года
В это утро Ланаор проспал почти до обеда. Видимо, сказалась накопившаяся усталость от всех событий, его мозг просто отключился. Но перед тем, как окончательно проснуться, уже в полудреме, привиделись Ланаору странные картины.
Увиденное настолько его взволновало, что, поднявшись, он стал ходить по комнате. «Это просто от переутомления, — убеждал себя Ланаор, — не может такого быть». Но образ понуро стоящей у окна девочки прочно впечатался в память. Больше нет чудесных золотых кудряшек, на голове молодая поросль, схожая с шерсткой олененка. Застиранное платье с чужого плеча. И взгляд что у того же олененка, непонимающий.
Защитить, закрыть от черноты их мира. Только как?
«Нет, такого не может быть. Слишком много событий произошло в последнее время, вот и мерещится саах знает что. На самом деле все у нее хорошо, наверняка уже встретилась с родителями», — но сердце не верило доводам разума. И только одна мысль принесла хоть какое-то утешение. Ланаор решил сегодня же поговорить с наставником. Известно, что тот как-то общается с Всевидящей, пусть попросит за девчонку. Пусть Всевидящая скорее вернет Эринию.
Стоило подумать о Великом Магистре, вспомнилась подаренная шкатулка. Вчера Ланаор так и не посмотрел подарка. Без особого интереса он обнаружил внутри свиток, перевязанный золотистой лентой. Концы ленты скреплялись печатью, не разрушив которую свитка не прочитать. На печати странный зверь, похожий на льва, но с крыльями и хвостом в виде змеи. Возможно, оттиск был сделан перстнем, по крайней мере, узор вокруг свидетельствовал об этом.
Размышления о странном звере отвлекли от мыслей об Эринии. Что это? Элемент тайной культуры танларцев? Знак какого-то сообщества? Зачем Магистр дал ему это? С каким умыслом?
Сломал хрупкий сургуч.
Весь свиток исписан текстом на незнакомом языке, внутри оказался еще и вложенный рисунок. Выполненный цветной тушью на клочке бумаги, по стилю рисунок не принадлежал ни одной из известных художественных школ. Слишком небрежный, грубый. И в то же время живой. Юноша верхом на крылатом коне пронзал длинным копьем поверженного крылатого льва. Почти такого, как на печати.
«Интересно, что здесь написано», — Ланаор снова пробежался глазами по непривычным значкам. Но больше всего притягивал внимание крылатый конь, символ его семьи. А еще наездник.
Было в этом юноше что-то знакомое. И тут Ланаора осенила догадка. Он подошел к зеркалу, потом посмотрел на рисунок. «Так это же я!»
И в самом деле, слишком много схожих черт для того, чтобы оказаться просто совпадением. Глаза, нос, рот, даже непослушный завиток волос. Только художник явно польстил фигуре Ланаора, добавив объема мышцам. Да и приодел во что-то слишком уж фривольное, видимо, стремясь подчеркнуть мужественность образа.
«Похоже, наставник решил надо мной подшутить», — Ланаор понимающе усмехнулся и убрал свиток обратно.
— Отец, а почему у нас на гербе крылатый конь?
Они обедали вдвоем, матушка с близняшками и тетушками отправились к Корвильдам на «девичьи посиделки». Отец с аппетитом расправлялся с куриной ножкой, потому не спешил с ответом. Только убедившись, что на кости ничего не осталось, он с сожалением отложил ее и аккуратно вытер руки, лицо. И только потом ответил:
— Сынок, это же очевидно, крылья — символ скорости. Наша семья веками занимается разведением быстроходных жеребцов, отсюда и герб.
— Ты каждый раз так отвечаешь, но все же, почему именно крылья? Мне непонятно.
— Да не бери в голову, просто красиво и со смыслом, чего еще думать. Курочка чудо как хороша.
Немного поколебавшись, отец взял с блюда еще одну ножку.
— Повар будет рад услышать твою похвалу. Отец, а что случилось с твоими родителями, почему я их не помню? И маминых тоже?
— Да что ты сегодня привязался с расспросами, — досадливо проворчал отец и вернул ножку обратно на блюдо, так и не попробовав ее, — даже аппетит пропал.
Он поднялся из-за стола, недовольно сопя.
— Я в конюшню, посмотрю, как там дела.
— Я как раз туда собирался, — поднялся следом Ланаор.
Они шли по аллее, ведущей к конюшне. Шли молча, отец хмурился и время от времени вздыхал. Наконец, он остановился и показал рукой в сторону ближайшей беседки:
— Присядем.
От приближения чего-то значимого Ланаор ощутил, как стянуло сердце в груди. Захотелось отмахнуться, пошутить, но не слышать того, что ему сейчас скажет отец. «Чего я так испугался?» — удивился сам себе.
— Ты точно хочешь узнать секреты нашей семьи? — отец смотрел на него внимательно, испытующе, — некоторые знания обжигают. Уверен, что готов принять эту ношу?
— Пап, ты меня пугаешь, — шутливо отбрыкнулся Ланаор.
— Тогда просто посидим немного и продолжим путь.
— Ну что я, маленький, что ли? — теперь Ланаор и в самом деле готов был обидеться.
Отец потрепал его волосы.
— Да нет, вырос уже. Скоро женишься, там, глядишь, и сам отцом станешь. Какие бы ни были времена, жизнь продолжается.
— Так ты расскажешь?
— Расскажу. Слушай внимательно и не перебивай. Ты как-то говорил, что жил в племени кочевников, когда исследовал восточные земли. Встречал ли ты там старика Ротэна по прозвищу Лисий хвост?
— Да, он возглавляет совет старейшин. Ты его знаешь?
— Это отец твоей матери. Человек очень строгий и даже жестокий. Мои родители тоже из того племени. Из-за моего необдуманного решения их изгнали. Когда они нашли нас в этиндерских степях, то оба были уже тяжело больны, умерли у меня на руках. С родителями были две мои сестры, это тетушки Алара и Баяра. Тогда еще совсем крепкие, сильные. Но обе не захотели выходить замуж, так и остались при нашей семье. Я стал причиной смерти своих родителей, и буду жить с этой тяжестью в груди до самого последнего вздоха.
— Но почему? Что ты такого сделал?
— Что я сделал такого, чтобы мои родные стали изгоями в собственном племени, — отец горько усмехнулся, — я пошел против устоев. Был слишком молод и горяч тогда. Как ты знаешь, религия кочевников запрещает им использовать магию. Отец твоей матушки был тогда вождем, потому за каждую попытку развивать магический дар его строптивая дочь получала суровое наказание, намного суровее, чем дети других кочевников. Имея характер упрямый, не раз стояла она в степи, привязанная к столбу. Я ее жалел, носил тайком еду. Впрочем, это было не сложно, ведь как будущий муж, именно я должен был охранять провинившуюся. Мы много разговаривали, и в очередное ее наказание я срезал путы, и мы сбежали. Я был ослеплен любовью, забыл об ответственности перед семьей. О том, что им пришлось пережить, узнал только тогда, когда уже ничего нельзя было изменить.