— Вот ты и дома, Олечка. А я живу вон в том доме, ты заходи в гости. Квартира седьмая, запомнила?
Оля поблагодарила добрую женщину и поспешила во внутренний дворик.
Она узнавала и этот проулочек, и окна, и двор. Кот сидит на скамеечке. Оля знает этого кота, только последний раз он был совсем тощий, а теперь разъелся, и это настоящий буржуй, а не кот. Окна… Оля любила их рассматривать, когда гуляла во дворе. Разные шторки, тянущиеся к свету цветы. А вот и окно их кухни. Оля еле сдержалась, чтобы не позвать маму. Вспомнилось, как мама смотрела из окна, когда они играли с Наташкой в догоняшки, как приходил с работы папа, и мама выходила его встречать. Все это очень смутно, очень далеко. Но это далеко наполнено теплом и тихим счастьем.
Озябшей рукой Оля потянула на себя дверную ручку и вошла в подъезд. Все тот же запах, ничего не изменилось, это ее дом. Сердце вот-вот выскочит из груди. Перила, которые теперь не такие высокие. Ступени. Третья все так же с щербиной.
Остановившись перед дверью, Оля уверенно нажала на кнопку звонка.
Дверь открыла красивая женщина, одетая в блестящее узкое платье. Оля уловила легкий цветочный аромат, очень приятный и немного дурманящий.
— Девочка, ты к кому? — спросила женщина.
Это была не мама.
— Скажите, а Петровы здесь живут? — Оля уже знала ответ, но все равно спросила.
— Нет, здесь мы живем, — ответила женщина.
Она хотела закрыть дверь, но Оля не собиралась сдаваться.
— Здесь жила семья Петровых, скажите, как их найти? Мы недавно вернулись из эвакуации.
По лицу женщины промелькнула тень.
— Миша, — позвала она вглубь квартиры, — выйди на минуточку.
Из комнаты вышел высокий мужчина в военной форме.
— Что случилось? — спросил он.
— Я ищу Петровых, они жили в этой квартире, — повторила Оля.
Мужчина понимающе кивнул головой:
— Проходи, чего на пороге стоишь, не лето ведь.
Оля послушно шагнула в узкий коридор. Здесь все стало другим и с трудом узнавалось, но все же это была ее квартира.
— Откуда приехали? — спросил мужчина.
— Из Ташкента, — ответила Оля, разуваясь.
— О, там, наверное, сейчас тепло? — мужчина улыбнулся.
— А то я думаю, одежда как-то не по сезону, тогда понятно, — проговорила женщина, забирая Олино пальтишко.
Ее провели на кухню и налили чаю, даже предложили конфет из красивой стеклянной вазочки. От женщины пахло цветами, но сейчас Оля уловила еще один аромат. Легкий запах наполнял всю квартиру, но никак не получалось вспомнить, что это.
— Как давно уехали из города? — поинтересовался мужчина.
— В самом начале, почти сразу.
— Вам повезло.
Он посмотрел на Олю с сожалением.
— Здесь раньше жила девочка, наверное, твоя подруга. Ты прости, что так прямо, но Петровых больше нет. И сама девочка, и ее мама умерли от голода зимой сорок второго. А отец погиб на фронте, вот такие дела.
Мужчина подошел к окну и закурил, приоткрыв форточку. Сделал несколько затяжек, перехватив недовольный взгляд жены, загасил сигарету в стоящей на подоконнике пепельнице.
— Ленок, а давай угостим ребенка парой мандаринок.
Натянуто улыбнувшись, женщина позвала Олю за собой в комнату. Едва открылась дверь, Оля сразу поняла, что за аромат не давал покоя с первого шага в квартиру. Огромная елка занимала чуть ли не половину комнаты, а на ней висели игрушки, шары, конфеты.
— Нравится? — спросил военный.
Оля подошла поближе и тронула рукой стеклянные бусы. Нанизанные на нитку разноцветные трубочки и шарики качнулись с легким скрипом. Рядом красовался блестящий дед с белой бородой, прицепленный к ветке.
— Миша, мы опоздаем на спектакль! — напомнила женщина.
Мужчина аккуратно снял с елки два шарика из блестящей бумаги и вложил их девочке в руки.
— Держи, счастливого Нового года! — весело сказал он и провел Олю к выходу.
Ей помогли одеться, еще раз пожелали счастья в Новом году. Дверь закрылась.
Оля спустилась на несколько ступенек и аккуратно развернула блестящую бумагу одного из подарков. Мандарин.
Красивая сказка про маму растаяла, а правда состояла в том, что она и в самом деле такая же сирота, как те детдомовские. Именно здесь, в квартире, Оля отчетливо поняла, что мамы и в самом деле больше нет. И папы. У нее теперь вообще больше никого и ничего нет. Даже медведя игрушечного умудрилась забыть в поезде. Кажется, положила на третью полку, а потом во время сборов не вспомнила.
Обратно в детский дом Оля не хотела. Может, зря она сбежала от тети Вали? Кислые размышления о еще одних приемных родителях прервало требовательное мяуканье кота. Оля спустилась и приоткрыла уличную дверь. Знакомый кот быстро прошмыгнул в подъезд и поспешил по ступеням на свой этаж, а немного погодя снова раздалось его требовательное мяуканье. Звук открывающейся двери.
— Ну что, нагулялся? Замерз, бедняжка, проходи скорее… — донеслось сверху.
Даже у кота есть дом.
Где-то наверху снова открылась дверь, кто-то вышел. Звук закрывающегося замка, разговор, шаги вниз.
— А ты почему все еще здесь? Ну-ка, быстренько домой, на улице скоро совсем стемнеет!
Военный строго смотрел на Олю.
— Миша, нас машина ждет, — нетерпеливо напомнила женщина.
Теперь на ней была красивая рыжая шуба.
— Леночка, ты посмотри, как она одета. Давай подбросим ребенка до дома, — предложил военный и обратился к Оле, — тебе далеко добираться?
Его взгляд Оле совсем не нравился. Почему-то представилось, как этот строгий мужчина возвращает Олю в детский дом.
— Мне здесь рядом, — поспешно ответила она и выскочила во двор.
Вышедшие следом новые хозяева их квартиры, видимо, решили проследить за Олей, и ей ничего не оставалось, как уверенно зашагать к дому, который показала та добрая попутчица. Оле нужно было время, чтобы понять, как действовать дальше. А еще она проголодалась. Почему-то казалось, что добрая Агнесса Ильинична обязательно ее накормит. И, может быть, сможет помочь.
— Олечка? Что-то случилось?
Дверь открылась, наполнив площадку запахом блинчиков и теплого домашнего уюта. В домашнем сером платье новая знакомая смотрелась совсем худенькой, зато на ее ногах красовались теплые стеганные тапочки в красную клетку. Оля растерялась. Только что придуманная история, которой она собиралась разжалобить свою недавнюю спасительницу, вдруг показалась совсем глупой и неуместной. Оторвав взгляд от шахматного узора тапок, Оля подняла глаза на Агнессу Ильиничну и поняла, что вообще ничего не может сказать.
Эта квартира была чужой, эта женщина была чужой, весь этот мир был ей чужой. От такого нехитрого рассуждения в носу защипало, и слезы сами полились из глаз. Замотав головой, Оля шагнула назад, но Агнесса Ильинична ухватила ее за руку, не давая сбежать.
— Олечка, девочка моя, что случилось? — теперь голос Агнессы Ильиничны звучал испуганно.
— Я… я… — рот свело судорогой, лишая последней возможности сказать хоть что-то.
Агнесса Ильинична охнула, она притянула Олю и обняла.
— Ну что ты? Все пройдет, все будет хорошо.
Только Оля уже не могла остановиться. Тот огромный комок, что рос где-то внутри с тех пор, как она вспомнила родителей и свой дом, все надежды и все мечты, так долго и бережно хранимые, это все сейчас вырвалось наружу дикой болью. Рыдая с какими-то звериными подвываниями, Оля уткнулась носом в серое платье, и ей было все равно, что приличные девочки не должны так себя вести.
— Поплачь, моя девочка, поплачь, легче станет, — тихо приговаривала Агнесса Ильинична, прижимая к себе трясущуюся Олю.
Постепенно рыдания начали сходить на нет, сменившись всхлипываниями.
— Ну вот, вот и хорошо, проходи давай. А я тут блинчиков напекла, сейчас придут Наташа с Ромой, будем ужинать. Ты ведь любишь блинчики?
Ласковый голос успокаивал. Ловкими пальцами Агнесса Ильинична развязала и сняла с Олиной головы платок, расстегнула пальто, помогла снять и повесила его на вешалку, помогла разуться.