Вообще-то редко бывало так, что полпред президента более суток находился на одном месте. Его перемещения (по Чечне и сопредельным республикам, плюс бесконечные вылеты в Москву на высокие совещания), если изобразить их графически, сильно напоминали бы броуновское движение активной молекулы.
Но каждое такое перемещение было связано с решением важной задачи для жизни и деятельности объединенной группировки федеральных сил.
Михаил Куликовский оказался первым, с кем генерал Матейченков поделился своим замыслом: создать особый разведывательно-диверсионный корпус. Впрочем, всех карт он не собирался раскрывать — это было не в его привычках.
— Ты слышал про полковника Петрашевского? — спросил Матейченков.
— Николая?
— Да.
— Даже знаком с ним немного. Но больше слышал о его делах. Он что… погиб?
— Нет, жив.
— Слава богу! А почему спрашиваешь?
— Много слышал о нем, как мне кажется, неправдоподобного. Хотелось бы отделить правду от вымысла.
— Видишь ли, Петрашевский — прирожденный конспиратор, поэтому часто приходится пробавляться слухами…
— А может, все эти истории — просто легенды? — вдруг спросил Матейченков. — Вроде как «белые колготки», о которых я уже столько раз слышал. Неуловимые снайперши…
— Э, брат, «белые колготки» — вовсе не легенды, — покачал головой Куликовский. — Дай срок, сам с ними столкнешься… Ладно, вернемся к нашему полковнику. Ты знаешь, что Петрашевский — было такое дело! — спас от полного уничтожения 8 й армейский корпус. Дело было в первую чеченскую. Генштаб спланировал, что корпус идет на Грозный. Сам понимаешь, строжайшая военная тайна. Разработали маршрут движения корпуса до мельчайших деталей, как это умеют только в нашем генштабе. Каждый шаг, каждый населенный пункт, каждую загогулину, как говаривал наш бывший вождь. Ну и по часам и минутам все, как водится, расписано.
За несколько дней до выступления вызывает генерал Рохлин Петрашевского (он у него начальником войсковой разведки служил) и говорит: «Что-то на сердце у меня неспокойно. Возьми несколько лучших своих головорезов и проверь наш будущий маршрут. Как бы какого-нибудь подвоха не было…» Полковник отобрал пятерку ребят — и в путь.
— Кто рассказывал тебе об этом деле?
— Сам Петрашевский.
— Вышли они из расположения корпуса Рохлина — было это глубокой ночью — и двинулись в сторону Чечни.
— Чечня к тому времени была уже заблокирована нашими войсками? — спросил Матейченков.
— Была. В том-то весь фокус! Это была первая проблема, которая встала перед Петрашевским.
— Не понимаю, — признался генерал.
— Видишь ли, Рохлину не составляло никакого труда снабдить своих разведчиков соответствующими ксивами. Но, представив эти документы на любом нашем КПП, Петрашевский в какой-то мере раскрывался, а в таких условиях утечка информации — самое страшное зло. Потому полковник поостерегся брать у начальника какие бы то ни было документы. Для группы разведчиков, причем таких классных, как у Петрашевского, не составило труда просочиться через границу с Чечней. Проникли они туда и тайком движутся точно по маршруту, который генштабом предписан корпусу генерала Рохлина. Дорога — живописней не бывает. Между бурным Тереком и горами. Ни влево, ни вправо не ступить. Горе в том, что на каждом шагу будущего следования корпуса полковник с ужасом видит следы подготовки к встрече нашего соединения. Тут хорошо замаскированная засада, там чеченские саперы хлопочут, зарывают на дороге радиоуправляемые мины и фугасы. Здесь снайперские гнезда сооружают — кстати, к вопросу о «белых колготках»…
— Короче, готовят встречу Рохлину по полной программе.
— Возвращается Петрашевский с ребятами тем же путем, и к Рохлину: так, мол, и так. Идти генштабовским маршрутом — верная смерть всей части. Уничтожат на корню.
— И что Рохлин?
— Чуть с ума не сошел. Не поверить он полковнику не мог. С одной стороны, приказ есть приказ. Разве можно его нарушить? Но бросить родной корпус прямо в огненную пасть?
— Скверная ситуация, — заметил Матейченков.
— Рохлин спрашивает у полковника: «Что посоветуешь?» — «Надо, — говорит, — изменить маршрут. Двигаться через Ставрополье». Садятся они вдвоем за карту, — продолжал свой рассказ Куликовский, — и в пожарном темпе прокладывают через ставропольские степи совершенно новый маршрут, ни в чем не совпадающий с прежним, генштабовским. «А теперь, — говорит начальник корпуса, — полетим с тобой к Грачеву. Он тут находится неподалеку… Расскажешь, что увидел… Постараемся его убедить». Министр обороны принял гостей и внимательно их выслушал. Поначалу был категорически против. «У страха глаза велики, — говорит. — С чего вы решили, что чеченцы готовятся именно к встрече вашего корпуса? Может, они просто укрепляют свои позиции? На всякий чих не наздравствуешься. Если мы по любому поводу, а то и без него, будем нарушать предписания Генерального штаба, представляете, какой бардак воцарится?» Но Петрашевский — память у него потрясная — столь детально и ярко описал каждое препятствие, выстроенное чеченцами на пути следования корпуса, что Грачев заколебался. «Когда выступаешь?» — спросил он Рохлина. «На рассвете». — «Ин ладно… Быть по сему! — решил министр и размашисто перекрестился. — Возьму грех на душу!» — Он прямо на карте написал несколько слов и подписался.