Правда, свободное время у него выдавалось ровно по субботам: все остальные дни Джек работал как проклятый, приезжая в министерство к восьми и уезжая не раньше десяти вечера.
Ему было смешно, несмотря на изрядную нагрузку. Отец наверняка хотел бы, чтобы Джек прокололся хоть в чем-то, но министр покрывал огрехи принца, явно не желая расстраивать короля, который так гордился своим сыном!
Со временем огрехи сошли на нет. Джек многому научился и ко многому приспособился. Благо таскать министру кофе было не его обязанностью.
Джек всерьез намеревался стать министром, когда этого Сайлас отправит в отставку. Ротация в кабинете министров была обычным делом, Джек с детства к ней привык.
В субботу он заваливался в какой-нибудь клуб, оплачивая развлечения приятелей и снятых на одну ночь девок. В воскресенье отсыпался и либо уезжал в поместье сестры погулять и покататься верхом, либо, если погода была дрянная, сидел дома, смотрел фильмы и читал. Иногда — редко — Сайлас вызывал его во дворец, обычно на большие приемы. Бенджамины послушно изображали дружную семью.
Джеку было невыносимо скучно. Его соулмейт больше не снился ему. Видения о нем больше не приходили.
Приходили другие — о том, что Геф вооружился танками, о том, что министр путей сообщения берет взятки, о том, что дядюшка, Уильям Кросс, копает под короля. Дяде Джек не верил и лично докладывал отцу обо всех своих видениях, касающихся дел королевства. О том, что Сет, его сводный брат, скоро заболеет, доложил тоже.
Джек с детства знал, что у Сайласа есть другая женщина, другая семья. Он настолько свыкся с этим, что даже не задумывался о том, насколько отец лицемерит, выставляя Бенджаминов безупречной семьей. Его это не касалось. Все равно старший и законный — Джек. Пусть проклятый, пусть дьяволово семя, но старший.
Рассматривая принца под разными углами, Барнс всё понять не мог, что же в нём такого страшного и непредсказуемого, что отец трясётся над ним как над писанной торбой и в то же время отчаянно боится подпустить к себе, держит на расстоянии и морщится, стоит им только оказаться в одной комнате. Но вопросов было в разы больше, чем ответов.
В какой-то момент даже хотелось подойти к самому принцу и задать их прямо в лоб, выяснить наконец-то, из-за чего вся эта свистопляска, ведь ни разу никого не приходилось стеречь с той же тщательностью, как этого мальчишку, а он всего-то и мог, что напиться в клубе в субботу и заблевать ковёр в гостиной.
Джек довольно быстро привык к Барнсу. С ним, пожалуй, было даже как-то веселее: одним из условий жизни Джека в собственной квартире было то, что он не должен никого к себе водить — ни приятелей, ни девиц. С Барнсом Джеку было не так одиноко, хотя обычно они не перекидывались и парой слов за день.
Метку соулмейта на запястье принца Барнс разглядел ещё в первый день, как и то, что он ее со всей тщательностью скрывает, прячет ото всех. Но куда применить это знание, он не представлял. Метка и метка, сейчас уже далеко не средневековье, никого не удивишь наличием пары, даже наоборот, таких людей многие крупные компании старались завлечь к себе на работу, признав их более удачливыми, да и кто знал, какой дар у работника обнаружится.
Так как Джек вставал обычно в шесть утра, то разминкой в маленькой комнате, переоборудованной под спортзал, Барнс занимался с трёх ночи до шести, чтобы не мешать и особо не светить железной рукой, даже дома не снимая перчатки.
Отжавшись трёхсотый раз, Барнс удобно устроился на полу, заложив руки за голову. Ночь — самое время подумать, обмозговать произошедшее за день, что-то для себя решить.
Принц ему нравился своей деятельностью, целеустремленностью и относительной стрессоустойчивостью. Пообщавшись поближе с Сайласом, Барнс пришёл к выводу, что заказчик у них с головой прочно не дружит, а иметь такого отца и на пару с ним не двинуться мозгами — дело сложное.
***
— Тебе не скучно? — как-то спросил Джек у Алека, с которым они давно перешли на «ты». — Никакого свободного времени, никакой личной жизни. Отец же не отпустит тебя, раз ты так хорошо работаешь, — Джек усмехнулся.
— Вот с личной жизнью и правда не складывается, и этой самой личной жизни объяснять данный факт становится всё труднее, — зачем-то разоткровенничался Барнс.
Его и самого потихоньку подбешивала ситуация, да и ночных разговоров по видеосвязи с каждым днём становилось недостаточно. Профессионализм — это, конечно, хорошо, но он банально соскучился.
— Пригласи свою девушку в субботу в клуб, я оплачу вам VIP, — предложил Джек в приступе альтруизма. — Типа, присмотришь за мной и сам отвлечешься.
— Прости за откровенность, но из-за моей девушки твой отец меня с работы попрёт, — усмехнулся Барнс. — Слишком у вас зашоренное королевство.
— В смысле это парень? — догадался Джек. — Черт, я прям тебе завидую. Если ты застукаешь меня с парнем и доложишь отцу, меня прямо во дворцовом саду прикопают. Отец жуткий гомофоб. А у меня еще и метка соулмейта, — Джек закатал рукав, — сам видишь.
Барнс удивлённо вскинул брови.
— С гомофобом я понял. У меня в контракте прописано мужиков от тебя отгонять, Ваше Высочество, между прочим, а вот что не так с соулмейтом?
Метка у Джека была красивой, ровной, отпечаток ладони словно обхватывал тонкое запястье обручем. На мгновение Барнс ему даже позавидовал, он и сам хотел стать соулмейтом одного-единственного человека, тоже с меткой, но напротив сердца.
— Отец же верующий. Вот он и верит, что соулмейты — дьяволово семя, проклятые и так далее. Он бы вообще их истребил, будь Гильбоа какой-нибудь мусульманской страной, но мы же типа просвещенная Европа, нельзя, соседи не поймут. Я это с самого детства слышу.
— Бред какой, — ужаснулся Барнс. — Вот тебе и просвещённая Европа.
А вот теперь многое вставало на свои места. Видимо, Джек обладал каким-то очень полезным даром, раз его не заперли где-нибудь в отдаленном поместье подальше от глаз, а держат рядом, едва терпят, но продолжают держать. Даже сносные условия предоставили, только надсмотрщика наняли и следом ходить заставили, чтобы с крючка не соскочил.
Телефон тихо пиликнул принятым сообщением, открыв которое, Барнс не смог сдержать улыбки: длинные волосатые ноги в его любимых тапках-зайцах… как же хотелось оказаться рядом.
— Какая Европа, такое и просвещение, — вздохнул Джек. — Ты же речь короля про корону из бабочек слышал?
— Слышал. Красивая метафора.
— Да это не метафора, отец правда в это верит, — Джек покачал головой. — Думаешь, почему символ Гильбоа — оранжевая бабочка?
Он отложил книгу.
— Алек, я понять не могу, как ты подписался на такой контракт — без выходных, без отпуска, без всего? Отец так тобой доволен, что точно никогда не отпустит. Ну, пока я жив.
Барнс погрустнел, дёрнул уголками обычно улыбающихся губ, нервно потёр щетину. Он не знал, стоило ли рассказывать, насколько сильно они сейчас нуждались в деньгах, вынужденные жить практически на чемоданах, скрываясь в Европе под разными именами, переезжая с места на место, соглашаясь на любую, даже самую сомнительную работу. Старых связей не осталось, пришлось обзаводиться новыми. Да и сейчас они здесь только потому, что одно из их убежищ едва не накрыла «Гидра». Ноги унести удалось в последний момент, бросив буквально всё.