— Ну вот, убедились, товарищ капитан? Капут я им сделал, — вырос перед Бекреневым Никифоров. — Теперь нам надо подумать, как настичь остальных бандитов и как их это… — не унимался Никифоров, и Бекреневу показалось, что, говоря все это, Никифоров норовит отвлечь его внимание от землянки, закрыть своим телом вид на нее.
Не осмыслив еще всего происходящего, Бекренев увидел, как старшина Петров встал коленями на обломок бревна, светя перед собой карманным фонариком, заглянул в черный провал между бревнами и резко вскочил на ноги. У старшины лицо было белее снега, глаза вытаращены.
— Товарищ капитан… там… там… — У старшины заплетался язык. — Там убитый ребенок лежит…
Страшная догадка молнией пронзила мозг Бекренева: «Чтобы оправдаться — убил невинных людей!»
Уже не помня себя, вобрав голову в плечи, спружинив коренастое тело, одним прыжком Бекренев подскочил к Никифорову, схватил его за горло:
— У-у, гад! Ублюдок! — Голос Бекренева сорвался на крик: — Говори, гадина, откуда здесь убитый ребенок?
Уперев дуло автомата в живот Никифорова, Бекренев продолжал кричать:
— Сейчас, здесь же, сам застрелюсь от такого позора, но и тебе, гаду, не жить!
Подскочил Жмакин, резким движением отвел ствол автомата в сторону.
— Нельзя так, Александр Сергеевич, возьми себя в руки, — успокаивал он Бекренева, одновременно отдирая от него Никифорова. Никифоров, хватая ртом воздух, с перекошенным от страха, серым лицом, пятился назад, пока не рухнул, зацепившись за невидимый под снегом пень, на землю.
«Позор! Позор-то какой!» — Бекренев не находил себе места. Как после случившегося смотреть подчиненным в глаза? Кому поверил? Дезертиру, бандиту, проходимцу с не выясненным до конца прошлым? Спал, сволочь, где-то на печке, жрал самогонку и столько времени морочил голову — и кому? — опытному оперативнику, каковым считал себя до сих пор Бекренев. И побег ему, гаду, тогда так красиво устроил. И все ради чего? Чтобы надул, мерзавец, самым наглым образом.
Всякий раз, когда Бекренев вспоминал первый допрос вновь арестованного Никифорова, невольно начинали дрожать руки, не унять их было никак.
— Не было никакого отряда, гражданин начальник, — выпучив свои наглые глаза и поводя хищным носом, признался Никифоров. — Захотелось на волю «по чистой», вот и выдумал такое… Ну а потом, чтобы обман до конца довести, я и провел эту самую «операцию»…
Теперь Бекренев знал во всех подробностях проведенную Никифоровым «операцию».
За две ночи разрыл тот несколько свежих могил на деревенском погосте, перетащил на санках покойников в заброшенную лесную землянку, а потом взорвал ее. Рассчитывал, что Бекренев поверит в уничтожение части банды, взглянув лишь на развороченные взрывом бревна и подложенные под них трупы. С ребенком вот обмишурился, а так, может быть, и сошло бы.
«Ух подлец!» — У Бекренева все кипело внутри.
Наказания от начальства — это ясно — не избежать, но страшнее всего, если начнут высмеивать свои же товарищи: «Ловчил, вишь, Бекренев, всю банду голыми руками захватить, а подсунули ему покойничков!» Проходу ведь не будет.
Но и наказания от начальства не последовало, и насмешек Бекренев не услышал.
— Чего только в нашей работе не случается! — успокоил Бекренева при очередной встрече подполковник Серебряков. — Да и опростоволосился не ты один, я же тоже разделяю эту неудачу: вместе ведь готовили «заброс» Афанасенка в «банду». Не горюй, капитан, главное — стараться не повторять ошибок.
Не сразу наступило душевное успокоение, забылась та история с Афанасенком.
Помогло забыться и личное: родилась дочурка, назвали ее Ритой.
Вскоре Бекренева назначили начальником отдела внутренних дел соседнего, более крупного, Опочецкого района.
На псковскую землю пришла первая мирная весна. То было безмерно трудное время. Еще не смыли вешние воды пепел сожженных городов и деревень, но уже плуг, в который подчас впрягались женщины и подростки, поднимал землю, готовую принять семена жизни, и шла в полуразрушенные цехи первая рабочая смена. Снова — который раз за свою многовековую историю! — поднимался, залечивал раны, расправлял плечи древний Псковский край. Казалось, ничто не должно теперь потревожить мирный труд людей.
Но все еще стреляли бандитские обрезы на хуторах Качановского, Печорского и Пыталовского районов. Продолжало напоминать о себе вооруженными вылазками и националистическое подполье в граничащих с Псковщиной районах Прибалтики.