Если вернусь, обязательно съезжу.
Если вернусь, да… Вернусь ли? Будем честны, шансов на это очень мало. Однако думать об этом долго — только зря расстраиваться. Делай, что должно, и будь, что будет.
На другом берегу он оделся, обулся и неторопливо зашагал через поле. Отсюда до школы в Лугинах было ровно три с половиной километра, а до девяти часов утра оставался ещё целый час. Вагон времени.
Не доходя до Лугинок, Максим свернул налево, срезая путь. Миновал какие-то сараи, оставил по правую руку тот самый двухэтажный грязно-жёлтый помещичий особняк, который уже наблюдал на обзорном экране, а по левую — двойной ряд высоких елей на краю футбольного поля.
Ни одного жителя.
Только в окне особняка на втором этаже шевельнулась занавеска.
Грунтовая дорога обогнула рощу, свернула направо, перепрыгнула по деревянному мосту через ручей, пошла вверх.
Здесь Максим перепрыгнул на хорошо утоптанную тропинку, бегущую среди берёз. По ней идти было как-то веселее. Вскоре тропинка повернула налево, к Лугинам, и побежала уже вдоль мощёной дороги. Сегодня на ней было пустынно: за всё время проехала только одна машина — открытый армейский Volkswagen Typ 82 защитного цвета с водителем и тремя офицерами, которые не обратили на Максима ни малейшего внимания.
Немецкий патруль попался ему уже в самих Лугинах, когда он только ступил на центральную площадь села. Обломки памятника Ленину убрали, и теперь перед зданием управы, сиротливо торчал один постамент.
Максим шёл спокойно и послушно остановился, когда услышал за спиной знакомое:
— Halt! [3]
Остановился, повернулся.
Двое немцев в пехотной форме вермахта. Каски, сапоги, винтовки Mauser 98k за спиной. Ефрейтор и рядовой — он же schütze, стрелок.
Вчера Максим с помощью КИРа прошёлся, как следует, по этой эпохе, уделив особое внимание вермахту и ОУН.
— Слушаю вас, господа военные, — сказал он по-немецки и со всем возможным смирением.
— Ого! — воскликнул ефрейтор (треугольный тёмно-зелёный шеврон на рукаве углом вниз, окантованный одной серебристой лентой по двум сторонам). — Ганс, ты слышал? Он говорит по-немецки.
Рядовой Ганс только кивнул, изобразив усмешку.
— Ausweis! [4] — протянул руку ефрейтор.
Максим достал из внутреннего кармана пиджака бумагу, отдал немцу. Он был совершенно спокоен. Удостоверение было в точности скопировано с соответствующего документа эпохи. В нём на немецком языке значилось, что обладателя аусвайса зовут Михаэль Самуилович Златопольский, год рождения 1919, место рождения — город Житомир Волынской губернии. Национальность — еврей.
— Еврей, значит, — сказал ефрейтор, поднимая на Максима светло-голубые глаза.
— Так точно, господин ефрейтор, еврей! — отрапортовал Максим.
— Почему не в армии?
— Вашей? — позволил себе вопрос Максим.
Немцы захохотали.
— Да ты шутник, еврей, — сказал ефрейтор, отсмеявшись. — У красных.
— Мне нельзя служить, — сказал Максим и дотронулся пальцем до головы.
— Псих, что ли?
— Совсем немного, — заверил Максим подобострастно. — Но служить нельзя.
— Еврей, да ещё и псих, — констатировал ефрейтор. — Наша рыбка. Куда идёшь?
— Так к школе, господин ефрейтор. Вчера прочитал объявление, — Максим кивнул на доску объявлений, — что всем евреям необходимо явиться к школе к девяти часам утра. Вот иду.
— Молодец, еврей, дисциплинированный, — сказал ефрейтор и отдал Максиму аусвайс. — Мы любим дисциплинированных, сами такие. Да, Ганс?
Ганс кивнул.
— Жаль, тебе это не поможет, — продолжил ефрейтор. — Впрочем, не жаль. Пошли, мы тебя проводим.
— Я знаю, где находится школа, — сказал Максим. — А у господ военных, наверное, много своих дел…
— Сказали проводим — значит, проводим, — отрезал ефрейтор. — Пошёл!
Ещё не было девяти, когда они подошли к школе. Здесь уже ждал автобус, внутри которого скучал водитель и двое полицаев. Еще два полицая встретили их у входа на территорию школы.
В одном из них Максим узнал вчерашнего щекастого, который руководил свержением с пьедестала памятника Ленину.
Здесь, при входе, стоял стол и стул. За столом сидел щуплая женщина лет сорока. Перед ней на столе лежала тетрадь с перьевой ручкой и стояла чернильница.
Немцы сдали Максима с рук на руки, развернулись и ушли.
— Кто таков? — спросил щекастый, брезгливо разглядывая Максима маленькими глазками неопределённого цвета.
Максим достал аусвайс.
— Убери, — сказал щекастый. — Так говори.
— Златопольский Михаэль Самуилович, — сообщил Максим. — Тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения.
— Катерина, запиши, — скомандовал щекастый.
Женщина открыла тетрадь, макнула перо в чернильницу, записала.
Максим заметил около пятнадцати имён и фамилий, уже записанных в тетрадь.
— Где родился? — спросил щекастый.
— В Житомире.
— А сюда чего припёрся?
— Так… за продуктами. Хотел купить…
— Купить? Есть деньги?
— Есть немного.
— Покажи.
Максим полез в карман, достал мятую банкноту в десять рейхсмарок:
— Вот.
— Надо же, — засмеялся щекастый. — Да ты богатый, еврей. Это всё?
— Всё.
— Дай сюда, — щекастый забрал у Максима деньги.
— А как же…
— У меня целее будут, — ухмыльнулся щекастый и показал головой налево. — Иди туда, во двор. Там уже твои собрались. Скоро поедем.
— Куда? — спросил Максим.
— Скоро сам узнаешь, — засмеялся щекастый.
Второй полицай — небритый мужик лет пятидесяти с испитым лицом и шрамом над левой бровью — угрюмо молчал. Молчала и женщина, только глядела на Максима испуганными карими глазами.
[1] Пошёл! (укр.)
[2] ИИИ — искусственный интеллект-имплант.
[3] Стой! (нем.)
[4] Удостоверение, документы (нем.)
Глава девятая
Двенадцать человек — столько насчитал Максим во дворе школы. Совсем старых и немощных нет, все на своих ногах. Младенцев тоже не видать. Две девочки погодки лет девяти-десяти и мальчик, чуть постарше, лет одиннадцати. Черноволосые, кудрявые с выразительными карими глазами.
Мужчин трое. Двое пожилых (шестьдесят с небольшим, пожалуй) и один средних лет — до пятидесяти.
Остальные женщины. Две молодые, три пожилые и одна лет сорока.
Конечно же, все — евреи. С заплечными мешками, в дорожной одежде и крепкой обуви.
— Здравствуйте, — поздоровался Максим.
— Здравствуйте, молодой человек, — звучным голосом ответил пожилой тучный мужчина с крупным носом. Остальные — кто кивнул, кто пробормотал негромко «здрасьте». Настроение у собравшихся было явно нерадостное.
— Как вас зовут? — продолжил звучноголосый. — Вы не местный, иначе я бы вас знал.
— Михаэль, — сказал Максим. — Михаэль Златопольский. Я из Житомира.
— Михаэль Златопольский из Житомира. Не припомню в Житомире Златопольских. Во Львове — да, знаю.
— Знаете всех евреев в Житомире? — улыбнулся Максим. — Я, вот, например, вас не знаю.
— Меня зовут Моисей Яковлевич, — представился тот. — Меня тут все знают. Учитель истории вот в этой самой школе. Был. А теперь сам не знаю, кто, — он вздохнул и добавил тихо. — Вы, Миша, совсем не похожи на еврея. Зачем вы сюда пришли? Но теперь, конечно, уже поздно.
— Время? — мысленно спросил у КИРа Максим.
— Девять часов две минуты, — ответил тот.
Из-за угла школы появились двое полицейских.
— Всi в автобус! — махнул рукой щекастый. — Швидко, швидко! [1]
Проследовали к автобусу, залезли, расселись.
Щекастый поднялся последним. Оглядел салон, шевеля губами, пересчитал людей. Уселся, скомандовал водителю:
— Поiхали! [2]
Автобус чихнул, завёлся, тронулся и поехал прямо, никуда не сворачивая. Миновал церковь, выехал на грунтовку, запылил по полю.
— Куда нас везут? — несмело осведомилась одна из женщин — та, лет сорока. Рядом с ней тихо, как мышки, сидели две девочки, вероятно, её дочери. — Это далеко?
— Помалкивай, Майка, — буркнул щекастый полицай, полуобернувшись. — Узнаешь.
По расчётам Максима, они проехали около девяти километров на юго-восток. Впереди показался лес. Автобус переехал по деревянному мосту на другой берег очередной неширокой речки.
— Что нам делать в этом лесу? — удивился второй пожилой мужчина, поправляя круглые очки в металлической оправе. — Грибы собирать?