Выбрать главу

— Среди полицаев Грицько Стасюк был, — добавил Аким.

— Известная гнида, — сказал полноватый.

— Ты трупы видел? — спросил черноволосый.

— Нет, — ответил Аким. — Но я ему верю, ещё раз скажу. Он правду говорит. Когда говорит.

— Могу рассказать, где они лежат, — сказал Максим. — Пошлите людей, проверьте.

— Пошлите людей, — передразнил черноволосый. — Ты думаешь, мать честная курица лесная, у меня много свободных людей? Ладно, твоё счастье, что дядька Аким за тебя слово говорит. Акиму мы доверяем. Давай, излагай, чего тебе надо. Я прямо-таки чую, что тебе что-то надо. И это что-то нам вряд ли понравится.

— Давайте сначала всё-таки познакомимся, — сказал Максим. — Хотелось бы знать, с кем я имею дело.

Черноволосый и полноватый переглянулись. Полноватый едва заметно пожал плечами. Мол, не знаю, решай сам.

— Справедливо, — кивнул черноволосый. — Меня зовут Иван Сергеевич, фамилия Нечипоренко. Командир этого партизанского отряда. До войны был председателем колхоза. А это, — он показал на полноватого. — Остап Богданович Сердюк. Мой заместитель по всем вопросам и комиссар. До войны был главным бухгалтером того же колхоза. Ещё вопросы?

— Пока нет, — сказал Максим. — Этого достаточно. Как я уже говорил, к сожалению, не могу рассказать вам всего о себе. Считайте, что я послан командованием за линию фронта с особым заданием. Спасение советских людей входит в это задание.

— Советских людей — это евреев? — уточнил Сердюк.

— Евреи такие же люди, как и все остальные, — спокойно сказал Максим. — Надеюсь, мне не нужно это объяснять? И я намеренно опустил сейчас определение «советские». Потому что немецкие фашисты уничтожают сейчас евреев во всех странах, которые захватывают. Но советских они уничтожают с особым рвением. Впрочем, вам это и самим отлично известно.

— Жиды и большевики, — сказал Ничипоренко.

— Именно, — подтвердил Максим. — Двойная ненависть. Ещё и славяне на самом деле, но об этом они на всех углах не распространяются. С теми же ОУН и даже УПА даже заигрывают. Делают вид, что те им нужны.

— А разве не так? — спросил Ничипоренко.

— Пока так. До поры до времени. Немцам выгодно, чтобы славяне сами убивали славян, а заодно и большевиков с евреями. Меньше возни. Но ОУН зря надеется, что немцы на Украине позволят им создать своё украинское нацистское государство. Никогда этого не будет. Высшим политическим руководством Германии уже разработан тайный план «Ост», по которому на оккупированных советских и не только советских территориях должно остаться всего несколько миллионов славян — русских, украинцев и белорусов. Остальные десятки и десятки миллионов будут частью уничтожены, а частью переселены.

— Куда? — спросил комиссар отряда Сердюк.

— Северный Кавказ, Западная Сибирь и даже Южная Америка. Да, евреи по этому плану должны быть уничтожены все до единого человека.

— А коммунисты? — поинтересовался командир отряда.

— Коммунисты приравниваются к евреям и подлежат стопроцентному уничтожению, — сказал Максим. — Я хочу, чтобы вы поняли. ОУНовцы, которые сейчас хозяйничают на Житомирщине, такие же враги советской власти, как и немцы. И даже хуже. Немцев мы, в конце концов, выбросим с нашей территории, дойдём до Берлина и водрузим советский флаг над Рейхстагом. Победа будет за нами. Это так же неизбежно, как восход солнца. А вот местных нацистов так просто не победить.

— Почему? — нахмурился Нечипоренко. — Самых рьяных, у кого руки по локоть в крови, к стенке. Остальных — в лагеря, на перевоспитание.

— Эх, — вздохнул Максим, — если бы это было так просто… Но мы отвлеклись, товарищи. Речь сейчас о людях, которых я привёл. Двенадцать человек. Трое мужчин, трое детей и шесть женщин. Нужно, чтобы вы их приняли. Им больше некуда идти.

— Слушай, младший лейтенант, — сказал Нечипоренко. — Я всё понимаю, людей надо спасать. Но…

— Советских людей, — перебил Максим.

— Да, конечно, советских, но…

— Вы коммунист, товарищ командир отряда? — спросил Максим.

— Коммунист, — подтвердил Нечипоренко. — Член партии с тысяча девятьсот девятнадцатого.

— А вы, товарищ комиссар? — Максим посмотрел на Сердюка.

— Я с двадцать четвёртого. Сразу после смерти Владимира Ильича Ленина вступил, — сказал тот.

— Значит, вы здесь советская власть. Другой нет.

— Да какая мы власть, — вздохнул Нечипоренко. — Оружия нет, патронов нет, взрывчатки — кот наплакал. Людей мало. Жратвы и той нет. Чем я твоих евреев кормить буду, лейтенант? Сами едва выживаем. А тут ещё двенадцать ртов.

— Я бочку мёда дам, — подал голос Аким. — Двадцать литров, этого года мёд. Липовый.

— Спасибо тебе, дядька Аким, — сказал Нечипоренко. — Мёд — это хорошо. Но одним мёдом жив не будешь.

— Сколько времени вы можете кормить двенадцать человек на имеющихся запасах? — спросил Максим.

Нечипоренко посмотрел на своего комиссара.

— Неделю точно сможем, — сказал тот. — Если пояса затянуть — две. Потом на крапиву и лебеду переходить придётся. Напомню, что осень не за горами, а там и зима.

— А если я скажу, что в течение недели обеспечу вас продовольствием? — спросил Максим. — Причём надолго, с хорошим запасом?

— Сказать мало, — усмехнулся в усы командир отряда. — Сказать я и сам могу. Вот если обеспечишь — другое дело.

— Обеспечу. Даю слово. Но, разумеется, с неба оно само не упадёт. Может потребоваться ваша помощь.

— Оружия мало, — повторил Нечипоренко. — Но чем можем, поможем.

— Тогда принимайте людей, оружие и ждите меня. Сегодня у нас двадцатое августа, среда?

— С утра было двадцатое, — подтвердил Сердюк.

— Значит, ждите меня завтра или послезавтра.

— С продовольствием? — недоверчиво осведомился Нечипоренко.

— Это вряд ли. Не так быстро. К тому же, одному мне не справится. Вернусь с реальным планом как его в ближайшее время добыть. А пока — вот, — Максим развязал вещмешок и выложил на стол девять плиток пищевого концентрата в обычной бумажной упаковке (родную, с маркировкой Роскосмоса, пришлось снять). — Одной такой плитки хватит троим на день. Или одному на три-четыре дня. Кусаешь, жуешь, глотаешь, запиваешь водой, кипятком или чаем. Или вовсе не запиваешь.

Нечипоренко взял плитку, осмотрел со всех сторон, понюхал.

— Это где ж такое делают? — поинтересовался. — Никогда не видел.

— Секретная разработка, — подмигнул Максим. — Ешьте смело, не отравитесь. Отвечаю.

[1] Упражнение по снижению давления доктора Евдокименко.

Глава двенадцатая

Bahnhofskommandant [1] обер-лейтенант Густав Вебер скучал.

В такую дыру, как это русское село Luginy судьба его ещё не забрасывала.

Да, да, он знал, что виноват сам. Намекали умные люди, кому и сколько дать, чтобы остаться в Польше, не послушал. Пожадничал. Решил, что и так обойдётся. Он, мол, специалист, на хорошем счету, имеет письменную благодарность от самого генерала Рудольфа Герке — начальника военно-транспортной службы вермахта. И что теперь? Можно подтереться этой благодарностью, больше она ни на что не годится.

Рейхсмарки!

Пять тёмно-зелёных сотенных банкнот в плотном бумажном конверте решили бы его проблемы.

Нет, Густав, сказал он себе. Пять уже не решат. Тогда, в Польше, три месяца назад, когда доблестные немецкие войска только готовились перейти границу с Советской Россией, решили бы, а сейчас нужно, минимум, восемь. А лучше — десять. Чтобы наверняка. Тысяча рейхсмарок. Это большие деньги. Очень большие.

И где их взять?

Негде.

Значит, так и торчать в этой русской дыре, где нет даже приличного борделя (что там приличного, никакого нет, ближайший в Коростыне, а более менее нормальный аж в Житомире) и от скуки можно натурально подохнуть?

Даже партизан — и тех нет.

Что за мысли, Густав? Партизан нам точно не надо. К тому же, ходят слухи, что они уже есть. Позавчера кто-то убил шестерых украинских полицейских, а также обезоружил и раздел до белья унтершарфюрера СС Клауса Ланге, который командовал акцией по уничтожению местных евреев. При этом угнали, а потом сожгли один автобус и один грузовой автомобиль. Евреев же и след простыл. Двенадцать человек словно растворились.

Тьфу, каких ещё «человек», Густав, не люди они. Евреи. Как и русские и эти, как их, украинцы, которые на самом деле те же русские, тоже не люди. Славяне, цыгане, евреи… Недочеловеки. Прав фюрер. Все они должны быть уничтожены, чтобы освободить место настоящим людям — немцам, истинным арийцам. Таким, как он, Густав Вебер.