За время, что мы провели в море, наша команда набралась опыта, и поворот через фордевинд теперь не вызывал больших затруднений. Теперь на этот маневр даже при сильном ветре уходило всего лишь десять минут вне зависимости от времени суток. И все же я каждый раз нервничал, особенно когда мы находились в Малаккском проливе. Допусти мы хотя бы одну-единственную ошибку, и «Сохар» мог врезаться в рыбацкую постройку на отмели. Стоило зацепиться хотя бы одному тросу или парусу — и судно станет неуправляемым. К счастью, этого ни разу не случилось, но когда мы ночью оказывались в опасной близости от рыбацкой постройки, я часто думал о том, как воспринимают находящиеся на ней местные рыбаки наш необычный корабль. Вероятно, принимали его за призрак. И в самом деле, внезапно невесть откуда на них надвигался арабский бум с бушпритом, похожим на огромное фантастическое копье, и с треугольными парусами, сродни крыльям летучей мыши, — надвигался в тишине ночи, нарушавшейся лишь легким скрипом снастей и шипением волн. Затем внезапно раздавался странный, необычный (исходивший от блоков) визг, а паруса начинали неожиданно поворачиваться, после чего корабль исчезал во тьме ночи столь же внезапно, как и являлся взорам, вероятно, ошарашенных рыбаков. Да и как им было не удивляться, если они арабских кораблей сроду не видели!
Малаккский пролив известен весьма опасным участком для мореплавания, находящимся в южной части пролива, Южные пески, так его называют. В этом месте обширные мели как с восточной, так и с западной стороны оставляют для кораблей всего лишь узкий проход — и это в районе оживленного судоходства, в котором и без того нам следовало все время быть начеку. Наиболее обширные мели вдаются в пролив со стороны Суматры, и потому я приказал пересечь пролив и идти вдоль малаккского берега, кстати, последовав рекомендации Ахмеда ибн-Маджида, который еще в XV веке предупреждал мореходов о коварстве Южных песков.
И все же мы чуть было не сели на мель. Это случилось ночью. Мы шли, всматриваясь во тьму, стараясь не налететь на встречный корабль, когда ветер неожиданно изменил направление.
Первым тревогу забил Камис-полицейский, стоявший у румпеля:
— Капитан! Капитан! Курс юго-запад!
Я встревожился, встревожился не на шутку: нас несло к Южным пескам.
— Измерить глубину!
Лот ушел в воду, и донесение не заставило себя ждать.
— Четыре сажени, капитан!
Мой бог! Мы находились вблизи Южных песков. Я знал, что обращенный к морскому проходу склон этой банки обрывистый и высокий, и, если ветер усилится и мы налетим на банку, «Сохару» несдобровать — судно разнесет в щепки! Глубина в четыре сажени означала, что мы находимся слишком близко от банки, поэтому на поворот через фордевинд времени не было, а одним рулем изменить курс корабля было немыслимо.
— Отдать оба якоря! — приказал я.
Первым в воду отправился верп[75], но в вертикальном положении якорная цепь оставалась недолго — верп лег на дно через две-три секунды, после чего цепь натянулась под острым углом к корме.
— Отдать становой якорь!
Трехсотпятидесятикилограммовый становой якорь отправился в воду, но якорная цепь прогрохотала лишь миг — мелководье!
— Потравить обе цепи! Дик, измерь глубину!
— Четыре сажени. Четыре сажени. Три с половиной…
Три с половиной сажени — значит, мы у самого склона банки.
— Закрепить цепи! Дик, оставь лот на дне. Проследим за сменой приливо-отливного течения.
Через двадцать минут я подошел к лоту. Прежде чем лот стал подпрыгивать, отталкиваясь от песчаного дна, мне пришлось выбрать полсажени слабины линя[76]. Глубина уменьшилась и теперь составляла только три сажени. Тому могло быть два объяснения: либо начался отлив, либо якоря плохо держат и «Сохар» снесло еще ближе к банке. Но так или иначе, положение было критическим. Оставалось одно: завести на резиновой лодке малый якорь на глубину и с его помощью оттянуть корабль от банки. Однако ночью подобная операция сопряжена с немалой опасностью. Отдать якорь с маленькой лодки не так-то просто, тем более в темноте. Можно зацепиться за стремительно уходящую в воду цепь рукой или ногой, а тогда шансы освободиться от цепи и выплыть крайне невелики. Но у меня выбора не было. Следовало как можно быстрее оттянуть корабль на глубину.
Но прежде чем везти якорь, следовало измерить глубины вокруг нашего корабля. Этим и занялись Питер Доббс, Тим Ридмэн и Питер Ханнем. Они сели в динги и вскоре исчезли в темноте ночи. Измеряя глубину, они подавали сигнал вспышками фонаря, и в это время Ник Холлис брал пеленг по компасу, отмечая местонахождение лодки. Единственное глубокое место нашлось за кормой «Сохара», на том пути, который прошел корабль, приближаясь к опасной банке. В этом направлении и следовало завезти якорь. Когда динги вернулся, мы подняли верп и опустили его на доску, положенную поперек резиновой лодки. Динги снова ушел во тьму, повинуясь командам, которые мы ему подавали. Когда динги ушел от «Сохара» на длину цепи верпа, Питер Доббс наклонил доску, и якорь, благополучно съехав по ней, ушел в воду. Я подал команду, и Джумах стал потравливать цепь станового якоря, а остальные оставшиеся на борту члены команды принялись выбирать цепь завезенного верпа. Цепь сначала пошла легко, затем, когда якорь прочно вошел в грунт, натянулась, и мы продолжили ее выбирать, напрягая все наши силы. Тем временем Джумах дюйм за дюймом потравливал свою цепь. Проделав всю эту операцию трижды, мы вывели «Сохар» на глубокое место. Склон банки, у которой мы очутились, был настолько крутым, что оказалось достаточно увести от нее корабль лишь на семьдесят ярдов. Мы измерили глубину — двадцать саженей. «Сохар» мог продолжать Плавание.