Он был совсем старенький, ноги его часто болели от подагры, он плохо слышал, и я часто проводил с ним свободное от шитья время. Он сидел в кресле у камина, иногда дремал, а я читал ему газету, книгу, часто просто разговаривал с ним. Он всё корил меня, что я ношу траур, но я решил для себя, что не сниму его, пока не выйду замуж. А это значило — никогда не сниму. Дедушка Норберт перестал брать с меня плату за занимаемые комнаты, и я только давал повару денег за еду, так что у меня выкроился небольшой доход, который мне удалось скопить. На сбережённые деньги я купил две новые чёрные рубашки. Атлас был менее качественным, чем на старых моих рубашках — я теперь покупал почти самую дешёвую одежду. Я мог бы купить ткань подороже и сшить себе всё необходимое сам, это было бы дешевле, чем платить и за ткань и за пошив, но это отняло бы время от работы, так что я решил потратить чуть больше денег, зато сэкономил время. Итак, я купил две чёрные рубашки и новый плащ, который надевал только по воскресеньям, когда ходил в церковь. Ещё я купил букет белоснежных лилий и отнёс их на могилу отца. Денег у меня осталось совсем немного, и я было решил их не тратить, но не удержался и купил книгу в старинном переплёте для дедушки Норберта. У меня осталась одна невыполненная покупка — я мечтал купить себе новую шляпку. Я видел её в витрине дорогого магазина, и стоила она немало, но я дал себе слово непременно накопить денег и на неё. Она была небольшая, чёрная, по форме напоминала цилиндр, какой носили альфы, но более изящная. Она была обвязана чёрной атласной лентой с бантом, в центре которого была приколота брошь с большим драгоценным камнем. На лицо спускалась небольшая чёрная вуаль. Моя шляпа совсем уже износилась, и я мечтал купить себе новую, но теперь это было невозможно.
Дедушка очень обрадовался новой книге. Он, как всегда, сидел в кресле, углубившись в газету, и моё появление произвело на него весьма оживляющее воздействие.
— А, мой мальчик! Ты вернулся! — он отложил газету и, повернувшись всем корпусом ко мне, протянул руки. Я улыбнулся ему и, подойдя, поцеловал в щёку, а после сел рядом, в соседнее кресло.
— Как вам, дедушка, моя новая рубашка? Красивая? А плащ?
— Красивая, сынок, красивая, да только опять чёрная.
— Я, дедушка, не хочу снимать траур. Тем более что положено носить его целый год, а прошло всего несколько месяцев со смерти моего отца.
— Знаю, Чарли, знаю, только грех такому молодому, такому красивому омеге хоронить себя заживо. Ты должен быть красивым, чтобы приглянуться какому-нибудь альфе.
— Да кому же я понравлюсь, дедушка? У меня ведь и приданого нет.
— Ну, вот ещё! — гаркнул старик. Он имел свойство раздражаться по пустякам, как и многие пожилые люди. — Я своего покойного мужа без всего взял! Ни гроша у него за душой не было, а я взял! Не на деньгах я женился!
— Я знаю, дедушка, так ведь мало сейчас таких альф, как вы, — я ласково улыбнулся ему и погладил по сухой, сморщенной руке. Он улыбнулся и приосанился, как бы говоря: «Ты не смотри, что я старик, я, мол, ещё ничего! А в молодости-то каков я был!». Мой комплимент успокоил его, как и всегда. — А вот смотрите, дедушка, какую я вам книжку купил. Вы же такую хотели?
— Такую, деточка, такую, спасибо тебе. Уважил старика. Ох, спасибо, этой-то книги мне и не хватало. Я её ещё в молодости читал. Ах, спасибо.
Я с улыбкой наблюдал, как он суетится с книгой — рассматривает обложку, листает пожелтевшие страницы, гладит переплёт. Потом он поднялся и шаркая прошёл к большому книжному шкафу, поставил томик на свободное место и вернулся.
— Знаешь что, деточка, так дело не пойдёт. Ты что же это, замуж не собираешься?
— Нет, не собираюсь. За кого же я пойду?
— Ты, прости меня, деточка, дурак, коли считаешь, что тебя не возьмут оттого, что у тебя нет денег. Возьмут. Только ты сам этому препятствуешь. Будешь ходить как ворона, чёрный, так никто и не посмотрит на тебя. — Он заметил, что я насупился, — ну что ты хмуришься? А ну как я умру? Ты что тогда делать будешь? Сидеть всю жизнь один? И никого-то у тебя не будет? Нет, я так это дело не оставлю. Я найду тебе жениха. Я тебя замуж выдам, и вот тогда умру со спокойным сердцем. Твой папенька-то умер, так вот я теперь о тебе позабочусь вместо него. Ну всё, всё, иди. Дай старику в тишине посидеть.
Я улыбнулся и вышел, прихватив с собой свёрток с новой одеждой. Я был более чем уверен, что его обещание выдать меня замуж — всего лишь слова, которые он никогда не исполнит. Однако в душе моей зародилась слабая надежда на то, что я всё же стану мужем и отцом. Что появится человек, которому неважно моё состояние, который женится на мне только потому, что полюбит. Дедушка, однако, оказался куда более деятельным, чем я предполагал. Два месяца спустя после нашего разговора, он подозвал меня к себе и велел внимательно выслушать.
— Ну, сынок, я теперь могу считать свой долг исполненным. Жених для тебя нашёлся. Да мне и долго искать не пришлось — он мой дальний родственник по линии отца. Богатый человек, герцог, пусть и старше тебя, а всё же партия очень удачная. Он богат, поэтому твоё приданое для него не имеет значения. Я списался с ним, отправил ему твой портрет, ну тот, что папенька-то твой заказывал. Ты понравился ему, и он готов на тебе жениться. Ты проживёшь ещё полгода у меня, пока не закончится твой траур, а потом уж к нему поедешь. А я теперь и на покой могу…
Я не знал, что ответить. Судьба моя решилась вот так, запросто. Просто письмо, просто портрет, просто дальний родственник. Чувства мои были весьма неоднозначны. С одной стороны я был несказанно рад, что нашёлся человек, готовый жениться на бесприданнике, готовый прожить со мной жизнь и подарить мне детей. И я с трепетом подумал о том, что, возможно, мы полюбим друг друга, как любили мои отцы, возможно, рядом с этим человеком я обрету счастье. Но вдруг… ах, как много было этих «вдруг». Он старше? А вдруг на сорок лет? Вдруг меня выдают замуж за старика? А вдруг он не полюбит меня, или я его не полюблю? А вдруг он и вовсе плохой человек? Вдруг я буду несчастлив с ним всю жизнь? Душа моя разрывалась от противоречивых чувств, но я не смел показать этого дедушке Норберту.
— О, дедушка, я счастлив! — я выдавил из себя улыбку. — Спасибо большое, без вас я остался бы одиноким на всю жизнь…
Я почтительно склонился перед ним и опустил лицо, чтобы он не увидел слёз, мелькнувших в моих глазах. Он остался доволен, а я взволнован и возбуждён. В тот день настроение моё переменилось тысячу раз. То я читал сборник сонетов, сидя у окна, то вскакивал, не в силах усидеть на месте, то смеялся, кружился по комнате, даже померил несколько не траурных рубашек, а то плакал, лёжа на диванчике и уткнувшись носом в подушку. Несколько раз я брался за работу, но она валилась у меня из рук и, спутав все нитки, я решил больше и не пытаться.
Все полгода я пребывал в таком переменчивом настроении, хотя больше грустил, чем радовался. Зима пролетела незаметно, Рождество не принесло той радости, что в детстве, я много шил, чтобы отвлекаться, много читал, много проводил времени с дедушкой, с которым должен был расстаться весной, чтобы уехать в поместье жениха.
Чем ближе был день отъезда, тем сильнее я волновался, переживал и плакал. Когда сошёл снег, я чуть ли не каждый день ходил на могилу отца, говорил с ним, носил цветы, когда были деньги.
Мне было страшно. Я вот-вот должен был вступить в новую жизнь, взрослую, жизнь незнакомую и трудную. Детство моё подходило к концу. Мне было уже девятнадцать.
Дедушка, кажется, был спокоен. Моего жениха он знал, хоть и совсем немного. Он уверял меня, что это чудесный человек, хоть он и постарше меня. Я искренне надеялся, что «постарше» не означало шестьдесят лет. Дедушка никак не выказывал своих чувств, хотя я прекрасно знал, что ему жалко расставаться со мной. Он стал более раздражителен, чем прежде, часто на меня сердился, сердился и на слуг, но я видел, как он хмурится, слышал, как тяжело вздыхает, и я был уверен, что в душе он не хочет отпускать меня.