В свете фонариков волосы брата отдавали рыжиной. Лицо заросло густой щетиной, а под глазами залегли тени. Многие сравнивали Мирослава со свирепым медведем. Крупный и широкоплечий с суровыми чертами лица он напоминал им свирепого зверя, но для меня брат всегда был мишкой. Сильным и заботливым. Был лесным шалашом, который не сломить ни ветру, ни жуткому ливню.
—Здравствуй.
Мирослав недоверчиво сощурил глаза, но словно почувствовав мой настрой, расслабился и поспешил ответить.
—Здравствуй.
—Полагаю, остальные уже в курсе, что мы здесь?
—Нет.
Скидываю брови в удивлении.
—Пока нет. Хотел сначала лично поговорить с тобой.
—Хорошо.
—Хорошо?
—Да. Давай поговорим.
Заметив его растерянность, я сама приглашаю брата на танец. Звучащая музыка так сильно напоминала одну из тех, что включали мама и папа. Захотелось хотя бы ненадолго окунуться в прошлое. Приятное прошлое.
В детстве мы были примерно одного роста, но сейчас я едва доставала ему до ключиц. Его рука почти полностью обхватывала ниже лопаток. Подобный контраст в размерах забавлял.
Он едва ощутимо стукнул носком по моей лодыжке, и я автоматически переступила с ноги на ногу. Раньше он часто заставлял прыгать меня вот так. Одно знакомое движение за другим. Не нужно было размышлять о том, какой сделать шаг, когда поднять руку, а когда отступить. Танцуя с Мирославом, мне вообще не нужно было думать о чём-то. Тело само знало, что ему делать.
Под конец я едва могла дышать. Но когда брат подхватил меня за талию и закружил, у меня словно открылось второе дыхание. Энергия била ключом, и я беззаботно рассмеялась.
Ноги коснулись песка, и я сразу же ощутила теплые ладони на щеках.
—Так давно не слышал его.
Не было нужды в уточнениях, чтобы понять, что он говорил про смех. Веселье давно покинуло нас, но здесь, в Италии, вернулось. И вместо того чтобы оттолкнуть, как делала это сотни раз, я встретила его, как старого друга.
—Давай закончим с этим, Софа. Забудь о ковене в России. Давай просто вернём всё.
Вздохнув, я отняла его руки от лица. От быстрой смены эмоций кружилась голова. Сколько ещё чувств свалится на меня сегодня?
—Нет, Мирослав. Я не могу этого сделать.
—Но почему? Прошло столько лет. Почему не оставишь эту навязчивую идею?
—Да потому что это — единственное, что осталось от родителей! — не выдержав прошипела я.
—Нет! — громче, чем обычно вскрикнул брат. Но затем спокойно добавил. — Нет. Мы. Ты и Я. Вот, что осталось от них. И мы должны держаться вместе.
—Тогда почему ты бросил меня?
Осколки некогда разбитой души резанули по сердцу. На глаза наворачивались слёзы. Словно я опять стала той маленькой девочкой, которая в один миг потеряла родителей и любимого брата.
—Я никогда не бросал тебя, — он стёр всё же сорвавшуюся слезинку. — Ты же знаешь, как относятся к ведьмам и ведьмакам без ковена. Ни работы. Ни поддержки. Ни капли уважения. Разве я мог допустить подобное?
Один за одним фонари гасли. Казалось, что мрачные тени обступали нас со всех сторон. Интуиция что-то нашёптывала, но поглощенная глазами напротив, я отмахивалась от неё.
— Я ведь думала, что ты мстишь.
—Мщу? — хрипло переспросил Мирослав, невольно сжимая мои плечи. —За что?
—За то, что чуть не бросила тебя, — слова терялись за шмыганьем и попытками остановить слёзы. — Я н-не могла отделаться от мысли, что т-т-ы наказываешь меня. Но я раскаиваюсь…. Каждый прок-л-лятый день.
—Что? — глубокий шок читался на его лице. Казалось, он совсем не ожидал услышать подобного. — Чёрт побери, почему ты раньше не спрашивала об этом?
Замечание было справедливым. После того, как он оставил нас с бабушкой, я игнорировала все его звонки, отсылала деньги и подарки обратно. Пыталась протестовать известными мне способами.
Сладковато-древесный запах на мгновение привлёк мое внимание, но слова брата заставили обо всём позабыть.
— Я никогда бы так не поступил, — он осторожно коснулся лбом моего. — Смерть родителей. Ты… — Мирослав запнулся, — твоя рана. Всё навалилось так внезапно. А я просто хотел, чтобы ты ни в чём не нуждалась.
—Но я нуждалась в тебе.
Наконец-то я смогла признать это. Вслух. Лицом к лицу.
—Прости меня. Прости. Прости.
Я вслушивалась в его ровное дыхание, понимая, что одной недомолвкой стало меньше. Кажется, мы сумели собрать разбитые куски вместе. Возможно, когда-нибудь сумеем и их склеить.
—И ты меня, — искренне произнесла я, нажимая на сонную артерию, через которую протекал наибольший поток энергии.
Подобно крови, магия разносилась по всему телу, подпитывая ведуна. Перекрытие одного из таких потоков не убьет его, но сделает слабым на несколько минут. Марко считал, что живи я во времена Альсинии, то встала бы на её сторону. Но это не так. Ведь исчезновение нашей силы не спасло бы никого из нас. Без магии ведун не умирает, но становится уязвимым. Его жизнь сокращается вдвое, а каждый день превращается в испытание.
Дыхание брата стало тяжелым, ноги плохо слушались, но он был достаточно сильным, чтобы продолжить на них держаться. Его побег в Чехию был не только ради меня, но и его самого. Люди по-разному справляются с горем. Это я понять могла. Но принять то, что он не будет бороться за наш ковен — никогда.
Я безумно скучала по нему. Любила его. Однако сейчас мы оба охотились за Граалем, находясь по разные стороны баррикад.
♝♝♝
Покинув брата, я бросилась на поиски Фабьена. У нас было минут десять на то, чтобы уйти с фестиваля, вернуться к Марко и собрать вещи. Людей стало в несколько раз больше. С трудом протискиваясь между танцующими, я тщетно пыталась разглядеть знакомую кучерявую макушку.
—Ох, извините, — быстро проговорила я, задев высокого мужчину плечом.
Мускусный запах защекотал ноздри.
—Извинитесь позже, — спокойный баритон, отдался вибрацией в груди. — Когда мы доберемся до Дуомо.
Кровь отлила от лица. Это итальянское слово было мне знакомо. Так называли специальные соборы инквизиторов.
◇◇◇◇◇
Луковка – ласковое прозвище для ребёнка в Италии
Глава 19. Фабьен
Мышцы одеревенели. Ощущение полной неподвижности учащало пульс. Шея ныла: уж слишком долго подбородок в бессилии спадал на грудь. Пришлось несколько раз махнуть головой, но белесая пелена не желала спадать. Более того дымка сгущалась, неспешно поднимаясь к конусообразному потолку, исписанному ликами святых с белоснежными крыльями за спиной.
В голове всё ещё гудело, но я был в порядке. В полном здравии, чтобы сообразить, где оказался, и что клубы благовонного дыма, исходили из золотистых сосудов — Кади́л. Их было так много, что и без того специфичный запах ладана намертво въедался в ткань, волосы, в обнаженные полоски кожи.
Угли, на которых возжигали эту смолу, трещали и заглушали сторонние звуки. Вот почему я пропустил приближающуюся твёрдую поступь. Кроваво-алые бусины первыми бросились в глаза. Тонкие пальцы с безукоризненной выверкой перебирали розарий. Мысли путались, образы в голове расплывались, но даже так, среди всего вороха картинок, лица Софьи и Стэнли оставались ясными. Я знал, что Стэнли справится. Уведёт Бьянку с празднества и отвлечет острый взгляд инквизиторов от Марко. Но судьба Софьи волновала. Не следовало оставлять её. Лишь слабая надежда на Милоша успокаивала нервно вздувшиеся желваки.
—Фимиам[1] поистине прекрасен, — вопреки словам, в голосе говорящего не было ни намека на восхищение. — Всегда стремится вверх, в небо. Как и молитвы людей, — ровно в тот момент, когда фигура, облачённая в чёрную рясу наконец ступила на свет, перестук чёток замер.
Сомневаюсь, что священнослужители восторгались Фимиамом только по этому. Слишком концентрированный дым от ладана способен вводить человека в состояние сладкой безмятежности, эйфории. Откинувшись немного назад, я прищурил глаза в попытке разглядеть инквизитора. Но дымка надежно укрывала очертания его лица, оставляя на обозрение лишь блестящие туфли и крепкое телосложение.