Время потрепало башню. Вглядываясь в оконные рамы без стёкол, я чувствовал апатию. В самолёте Софья поделилась, что карты показали ей образы обветшалого здания и разбитого зеркала. Ведьма так и не смогла растолковать знаки, но они её взволновали. Вероятно, она связала их со мной.
Мы взбирались всё выше, я слышал частое дыхание идущей впереди Эйр и ворчание Хельги. Милош сохранял молчание, изредка оборачиваясь, чтобы проверить нас. С каждым вдохом холод оседал в лёгких и обволакивал желудок, заставляя его покрываться тонкой ледяной корочкой. Атмосфера этого места давила,распространяла тоску, как какой-то отравленный отвар. Что бы не означало виденье Софьи, я был уверен — в этом месте нет зеркал. Нет ни стёкол, ничего отражающего. Ощущение пустоты испугало магию. Возможно, напугало и меня самого. Я привык к тому, что всегда мог переместиться в коридор из дверей и спрятаться за одной из них.
Мы встретились с гидом у самого маяка. Пётр источал энергетику схожую с аурой Стэнли. Он говорил с невероятной скоростью, переходя то на английский, то на русский, постоянно подкручивал тоненькие усики, жидкую бородку и сверкал неестественной белизной зуб.
— Так-так, сейчас быстренько пробежимся по нижним этажам, а потом перейдём к вкусненькому! На первом этаже размещался склад и кухня, — Пётр согнулся, чтобы не зацепить лбом низкую балку на входе. Мужчина размахивал руками, указывая на полусгнившие предметы, которые когда-то служили мебелью для работников.
Всюду торчали провода,какие-то обломки и остатки некогда работающей техники. На втором этаже располагалась радиорубка: здесь отчётливо виднелись следы мародеров. Они не только прихватили с собой всё, что не было прикручено, но и оставили надписи, в которых кичились сделанным. Следующие три этажа служили комнатами, убранство которых составляло несколько коек да небольшие выемки для личных вещей. Пётр показал нам все помещения, сопровождая это бесполезными фактами о каждом хозяине. А вот пятый этаж он отчего-то пропустил.
Мы с Милошем обменялись взглядами, и как бы не хотелось этого признавать, подумали об одном. Скорее всего, смотритель маяка обитал именно там. Гид обмолвился, чтобы мы не тешили себя надеждой, что Фёдор выйдет к нам и поприветствует. Пётр вёл нас по винтовой лестнице прямиком на девятый этаж, к балконам, с которых открывался захватывающий вид. Примерно на втором пролёте, я отстал от остальных. Сказал, что у меня закружилась голова, и чтобы не задерживать остальных, я решил немного перевести дыхание. Милош коротко кивнул и поспешил отвлечь внимание Петра.
☁ ☁ ☁
Длинный бетонный коридор встретил затхлым запахом сырости и ржавчиной. Частицы пыли, видимые глазу, липли к пальто, приходилось постоянно стряхивать их с ткани. Переступая через сгнившие доски, я с трудом сдерживался, чтобы не пнуть тот или иной мусор. С трудом верилось, что кто-то добровольно мог жить в подобном месте. Почему смотритель позволил всему здесь прийти в упадок? Чайки и разруха — вот кто заведовал маяком на самом деле.
Почти на всех комнатах висели старые массивные замки. Раздражение начинало понемногу подкатывать к горлу. Хотелось устроить разгром, накинуться на кого-нибудь и выместить беспомощность, заставляющую сжимать губы и кулаки. Я не чувствовал ни зеркал, ни гладких поверхностей — ничего из того, что было моим преимуществом. Нелепо. Как там, где бывают люди, не завалялось ни одного крошечного осколка?
Лязг чего-то железного заставил вытянуться по струнке. Звук донёсся из конца коридора, там где серость стен поглощали тени. Лишь узкая полоска света из-под двери свидетельствовала о том, что я не один. Азарт и жажда первым услышать о Граале подгоняли к одной из многих комнаток, в которой, вероятно, и обитал Фёдор.
Помещение оказалось больше, чем ожидалось. Однако едва ли его можно было назвать комфортным. Два окна, заколоченные досками, не пропускали солнце, складывалось впечатление, что и свежий воздух тоже. На каменном столе стояла маслянистая лампа, именно её блеклое свечение позволяло рассмотреть: железную койку с торчащими по бокам пружинами, самодельный умывальник, таз с водой и крохотную тумбу, заваленную газетами, письмами, сверху которых был рассыпан табак. Или не только табак.
Подозрения крепли, по мере того, как я чертил взглядом по сургучным печатям на конвертах. Сейчас весь мир пользовался марками, однако ведуны до сих пор предпочитают этот пластичный восковой материл. В руках артефактора печать гарантировала: ни один инквизитор его не прочтёт. Однако свои недостатки тоже имелись. Почти любой ведьмак или ведьма сумеют опознать символ, выгравированный на сургуче: у каждой семьи он был свой. Де Ла Саль использовали виноградную лозу. У глав европейского ковена — Новак — изображалось перо.
Мысль о ведьме предательски скользнула в голове, и я поспешил отмахнуться от неё, сосредотачиваясь на письмах перед собой. Лишь одна из печатей была мне знакома. На коричневом застывшем воске была выгравирована «V». Первая буква французского слова vérité — истина. Знак ведьмы, что всегда стремилась обличить правду, не зависимо от того, кого она касалась. Откуда у Фёдора могло взяться письмо Мари Блессюр?
Судя по целостности сургуча, конверт не вскрывался. Что-то скрипнуло. Отпрянув от тумбы, я сосредоточил всё внимание на тёмном углу комнаты. На полу лежало несколько картин в массивных рамах. С первого взгляда руины замка на почти изумрудной траве, усеянной мечами и остатками рыцарских доспехов,можно было оценить в несколько тысяч долларов. Присмотревшись к деталям и технике, в которой работал художник, очевидно, что сумма увеличивалась на несколько нулей больше. Обычный вор едва ли будет знаком с подобными тонкостями, но вор профессиональный распознает руку творца из прошлого. А прошлое в наше дни приравнивалось к выгодной сделке на чёрном рынке людей (и ведунов в том числе).
— Кто же ты такой, Фёдор? — пробормотал я и двинулся к картинам. Магия завибрировала под кожей. Там было что-то ещё. Что-то близкое мне.
Всего полотен было три. За развалинами пряталась молодая девушка в белой сорочке; на следующем — были изображены люди в тёмно-зелёных мантиях: они склонились над каменной плитой, испещрённой колдовскими рунами, словно проводили некий ритуал. Отодвинув полотна в сторону, я наткнулся на квадратный предмет, занавешенный непроницаемой тканью. Он был размером с первую картину, не больше. Однако выяснить что там не удалось. В затылок мне упёрлось дуло ружья. Стоящий позади завёл курок.
— Даю пять секунд, чтобы убраться из моего дома, — протянул низкий прокуренный голос.
— Я не знаю русский, — решив не провоцировать не известного, поднимаю руки.
— С пулей в заднице выучишь.
Мужчина надавил на ружьё. Пришлось прогнать удивление, вызванное чистой английской речью. Я попытался скосить взгляд и чуть повернуть голову, но он это заметил.
— Не вертись, курносый — приказал мужчина и раскашлялся. Закончив он подхватил меня за ворот пальто и толкнул в центр комнаты. Отойдя на несколько шагов, он велел повернуться.
Светлые глаза, выглядывающие из-под тяжёлых век, смотрели на меня с холодной подозрительностью. Синие губы, едва различимые в густой неопрятной бороде, недовольно кривились. Надвинув шапку на широкий лоб, он поднял ружьё, так чтобы его ствол был нацелен на моё лицо.
— Фёдор, опусти оружие. Я хочу лишь поговорить.
Услышав имя, мужчина сплюнул на пол после чего небрежно вытер рот морщинистой ладонью. Стоило больших усилий не выказать брезгливость. Неприятная наружность Фёдора отвлекала. Сложно судить, были ли его манеры способом увести мысли в ненужное русло. Он говорил на английском, у него хранились дорогие картины и письма от одной из самых известных ведьм — он не был дураком. И уж точно не был обычным смотрителем маяка.
— Яйца не доросли, чтоб приказывать мне, — рявкнул он, однако всё же отвёл ружьё в сторону.
Заметив, что я даже бровью не повёл, Фёдор оскалился и прошёл мимо. Мужчина высвободил густую шевелюру чёрных курчавых волос, отшвырнув шапку в сторону. Он вынул из телогрейки небольшую фляжку с гравировкой, отыскал две стопки и с грохотом поставил на стол.Наполнив их до краёв, Фёдор протянул одну мне.