Таковы, во всяком случае, были теоретические расчеты и надо добавить, что они могли бы осуществиться на практике, если бы налицо оказались два необходимых фактора, которые у нас, увы, отсутствовали: знание дела, за которое мы брались, и достаточное благоразумие.
Путь наш лежал через Париж и мы задержались там на пути, чтобы осмотреть город и проститься со знакомыми и сослуживцами. Вечером в офицерском собрании РОВСа в нашу честь устроили прощальный ужин, на котором присутствовал весь генералитет. Все были чрезвычайно сердечны, говорилось множество тостов и пожеланий, высказывалась уверенность в нашем блестящем будущем. Но в то же время чувствовалось, что с нами прощаются навсегда, как с людьми, улетающими на другую планету, откуда никому нет возврата. И действительно, из всей нашей группы много лет спустя в Европу возвратился один только Керманов.
Прямо с ужина мы отправились на вокзал, сели в поезд и рано утром были уже в Гавре. Здесь, в ожидании посадки на пароход, нас провели в какой-то затрапезный портовый ресторанчик. В этот ранний час он был совершенно пуст, только за одним из столиков сидел прилично одетый молодой человек, который сейчас же обратился к нам по-русски. Это был сотрудник «Последних Новостей» Андрей Седых, приехавший в Гавр с целью проинтервьюровать нашу группу. Занятый какими-то багажными делами Керманов уполномочил на это меня, мы уселись за столик и за кружкой пива я рассказал А. Седых все, что его интересовало.
Помню, что его особенно поражало полное отсутствие среди нас земледельцев. Он никак не хотел верить, что мы, отправляясь в неведомые края заниматься сельским хозяйством, не имеем в своих рядах хоть кого-либо практически знакомого с этим делом.
— Может быть, среди вас все-таки есть хоть один природный крестьянин? — допытывался он, всматриваясь в заспанные физиономии переселенцев. — Ну, а вот этот? — с надеждой в голосе спросил он, указывая мне глазами на проходившего мимо поручика Дюженко, который, в счет будущего своего крестьянского положения, начал отпускать бороду.
— Такой же земледелец как и все прочие, — пояснил я, — окончил гимназию и военное училище, прекрасный офицер, но плуг, надо полагать, видел только на картинке.
Андрей Седых сокрушенно умолк. Его подробная статья, посвященная нашей группе, вскоре появилась в «Последних Новостях». В ней содержались скверные для нас пророчества, но к тому времени, когда этот номер газеты разыскал нас в дебрях Парагвая, многие из них уже сбылись, позже сбылись и остальные.
Пароход «Липари», на котором нам предстояло пересечь океан, отнюдь не принадлежал к числу тех трансатлантических гигантов, на которых путешествуют кинозвезды, нувориши и прочие избранники судьбы. Он был полугрузового типа и вскоре предназначался на слом. Но все же нас довольно удобно разместили в каютах третьего класса, всем семейным дали отдельные. Кормили вполне сносно и изредка баловали киносеансами, которые давались прямо на верхней палубе.
Администрация парохода относилась к нам настолько прилично, насколько способны французы относиться к людям безденежным и бесправным, каковыми были тогда все «нансеновские подданные». Когда стало известно, что в нашей группе есть очень приличный хор и струнный оркестр, это отношение значительно улучшилось и нас даже пригласили дать два-три концерта в салоне первого класса, и за это кое-что заплатили.
На пятый день пути мы прибыли в Лиссабон, где наш «Липари» должен был грузиться углем. Всех пассажиров пустили на берег, кроме нас: портовые власти категорически заявили, что ни один обладатель нансеновского паспорта на португальскую землю не ступит. Однако, когда Керманов показал членскую карточку французского Союза Комбатантов, а я — бельгийского, для нас двоих все же сделали исключение. Мы побывали в городе, осмотрели его достопримечательности, сделали кое-какие покупки и вечером возвратились на пароход, мысленно навсегда простившись с европейским материком.
У берегов Бразилии