Отыскать позвоночное постарше оказалось несложно. В одном из музеев Америки уже лежало ископаемое, найденное почти одновременно с «древнезубом» и «старозубом». Оно всего 30 миллионов лет не дотянуло до рекорда Рогона. Ему дали красивое имя «астраспис», что значит «звездный щит». После пропажи «старозубов» к нему перешел титул древнейшего позвоночного Земли.
После работ Стенше несложно было выяснить и чрезвычайное сходство новоявленного старейшины с давно известной группой панцирных рыбообразных — птераспидами. Птераспиды, или «крылатые щиты», наверное, одна из самых необычных личин, под которыми скрывались позвоночные на бесконечном карнавале природы.
Когда в прошлом веке были найдены первые птераспиды, их приняли за каракатиц. Сейчас они кажутся скорее созданиями техники, чем творениями природы.
Взгляните на изображения птераспид, и вам невольно вспомнятся знакомые силуэты батискафов, глиссеров, реактивных истребителей, виденные если не в жизни, то на страницах журналов. Жесткие обтекаемые корпуса, четкие линии стабилизаторов, короткие стреловидные крылья. Короче говоря, весь сегодняшний день техники неожиданно открывается в позавчерашнем дне природы.
Похоже, что и на самом деле эволюция позвоночных опробовала пути, по которым пошли полмиллиарда лет спустя авиационная и морская техника человека.
Рядом с любой современной рыбой «крылатый щит» выглядит нелепо: никаких плавников, кроме хвостового, и тяжелая панцирная голова почти вдвое длиннее тела. У рыб же туловище в четыре-пять раз длиннее головы. Их тело — это мышцы, это двигатель, это свободное и легкое скольжение в воде. Поэтому палеонтологи решили, что этот урод и не плавал вовсе, а сидел на дне, как улитка в раковине, и лишь при крайней необходимости переползал с места на место.
Однако первые же опыты в аэродинамической трубе, такой же, в какой испытывают модели самолетов, показали, что это вовсе не так. «Крылатый щит» действительно был крылом, которое легко удерживало животное в толще воды. Притом крылом надежным. Если волна или поток воды переворачивали его брюхом вверх, он тут же принимал правильное положение без всяких дополнительных усилий. Двигать такое крыло мог и слабенький хвост-пропеллер.
Но вот что бросается в глаза: значительную часть головы занимают жаберные мешки. И эти мощные насосы выбрасывали воду не в стороны, как жабры миноги или акулы, а назад, через два костяных «сопла». Получается, что еще безногий и безрукий предок-недотёпа сидел в кабине реактивного самолета!
Но это и многое другое мешало признать крылатые щиты предками позвоночных. Слишком уж они специализированы! Сомневались и в том, что сами они — древнейшие позвоночные. Слишком сложны!
Не решился на такое и сам Эрик Стенше. В конце концов, между находкой Рогона и первыми панцирниками лежат 30 миллионов лет. В этом интервале и нужно искать предка попроще. Не в рыцарских латах, а в кольчуге из акульих зубов, вроде тех, что нашел Рогон. Такое предположение выдвинул и горячо защищал известный советский палеоихтиолог Дмитрий Владимирович Обручев.
Корни родословного древа рыб уходят в прошлое болee чем на 500 миллионов лет, в эпоху ордовика, когда появились панцирные бесчелюстные. Предполагается, что именно они дали начало всему разнообразию первичноводных позвоночных. Прямыми потомками панцирных бесчелюстных являются современные миноги и миксины. Две большие ветви настоящих рыб появились в силурийскую эпоху, 420 миллионов лет назад. Одна из них ведет к современным акулам, скатам и химерам, другая — к более прогрессивным костным рыбам. С девонского времени известны две важнейшие группы костных рыб: кистеперые и лучеперые, Кистеперые дали начало наземным четвероногим. До наших дней дожила единственная кистеперая рыба латимерия.
От древних лучеперых происходят осетровые, американские панцирные щуки и великое множество костистых рыб, расцвет которых начался в конце меловой эпохи.
Сначала «кольчужников» находили на уровне 400 миллионов лет. Потом — 420. Недавно в Сибири нашли на уровне 450. Глубже они пока не найдены.
В 1976 году на международном симпозиуме в Таллине Алекс Ритчи из Австралии объявил о повторении рекорда Рогона. Одновременно такая же весть пришла из Норвегии: и на севере и на юге страны найдены позвоночные с самой нижней границы ордовика, с уровня 500 миллионов лет. И оба они оказались крылатыми щитами. В битве за первородство латники пока одолели кольчужников.
И еще штрих. Участница симпозиума, крупнейший в мире специалист по зубам древних позвоночных, вильнюсский профессор Валентина Николаевна Каратаюте-Талимаа сообщила результаты «судебной экспертизы по делу о древнезубе и старозубе». Первый из них, судя по рисунку Рогона, осколок зубчатого орнамента «крылатого щита». Второй — вообще не принадлежит позвоночному.
Может быть, и в самом деле наконец удалось расхлебать кашу, которую заварил честолюбивый Иоганн Рогон, возвратившись девяносто лет назад со своей загородной прогулки?
А еще через год, на конгрессе в Париже, ученица профессора Обручева, Лариса Илларионовна Новицкая, рассказала о своих соображениях по поводу крылатых щитов. Их мозг оказался даже более совершенным, чем предполагал Стенше. Он обнаруживает сходство не только с мозгом миноги, но и с «мыслительным аппаратом» примитивных акул — настоящих рыб.
Выходит, что пришельцы с границ ордовика если и не предки всех позвоночных, то оказались очень близки к ним.
А в битвах научных школ и научных коллективов единственным победителем оказывается сама Наука с ее вечным стремлением к истине.
«РАЗВЕДЧИКИ» ИЗ БУДУЩЕГО
Суров мир раннего палеозоя, породивший позвоночных. Куда более суров, чем мир Великого Ледника, когда-то увиденный глазами первобытного человека.
Солнце, ворвавшись в просвет облаков, то рассыпается на ослепительных гранях ледяных гор, то глохнет в шершавой поверхности выветренных базальтов.
Мертва Земля. Её черно-белый наряд лишь кое-где раскрашен пленками окислов.
Мертв воздух, где летают одни облака да хлопья вулканического пепла. Жив только океан.
К вечеру утихает рев рвущихся из-под ледника водопадов. Они уже не швыряют во взбаламученную воду гигантские скалы, не вздымают к самому небу столбы водяной пыли. Могучий прилив неслышно и быстро разбавляет холодную муть ледниковых потоков прозрачной и соленой водой океана. Коричневые ленты водорослей на подводных скалах дружно, как флюгеры, повернулись к берегу. Вода проносит сквозь них облака планктона, синеватые купола медуз, оранжевые пузыри граптолитов, разноцветные конусы и завитки наутилоидей, украшенные густой бахромой колышущихся щупалец.
Словно кораблик, терпящий бедствие, закружился в водовороте неуклюжий трилобит, суматошно взмахивая ножками-веслами. Как все его родичи, он плывет на спине, и в его выпуклых стрекозиных глазах тысячекратно повторяется мелькание камней, раковин и полипов, усеявших дно. Как было прежде и как будет всегда, море начало ежевечернюю атаку прибрежья и бросило на штурм его мириады своих обитателей. Через несколько часов, оставив на берегу груды разбитых раковин, шеренги волн покатятся обратно, унося раненых острыми камнями, обожженных холодом, отравленных страшной пресной водой.
Трилобит, морские лилии, примитивная медуза.
Жизни не легко удержать эту фронтовую полосу, где все время меняются температура, соленость, течение и глубина. Но у жизни нет выбора. Она зажата на узком плацдарме между мертвой сушей и мертвой сероводородной бездной. Жизнь высылает разведчиков в обе стороны. Над отравленной зоной плывут яркие эскадры граптолитов, плывут понтоны водорослей с десантами полипов и моллюсков. А к берегу, сливаясь со скалами, жмутся толстостенные брахиоподы, забиваются под прибрежные камни плоские, как мокрицы, шипозадые трилобиты.