Через два дня Андрееву удалось узнать, что Маша — это Мария Степановна Крапивина, бывшая жена Виктора Крапивина, работавшая экономистом в одном из пригородных совхозов, а еще через день в кабинете у следователя уже сидела лет тридцати, миловидная, одетая скромно женщина, и, глотая слезы, рассказывала:
— С Виктором мы познакомились еще когда оба учились в техникумах: он — в речном, а я — в учетно-кредитном. Красивый он был, знаете ли, смуглый весь, кучерявый, точно цыган. Только глаза серые, большущие. Ребята его так и называли — «цыган». И горячий был, как цыган, и ревнивый, но добрый, никогда не обижал зря. Как кончили учиться, так и поженились. Виктор тогда плавал на буксире, а я инспектором работала в Госбанке. Хорошо мы жили, мирно, спокойно, квартиру получили вскоре. А потом я дочку ему принесла, а попозже и сынишку. Я сама-то родом из совхоза, из села, недалеко тут. Мать у меня там жила. Мы в то время часто к ней наведывались с Виктором. Он на эти случаи даже мотоцикл приобрел с коляской. Места там у нас красивые. Лес, речушка, луга раздольные. Для отдыха не отыскать лучше…
Слушая незамысловатый рассказ этой обаятельной женщины, Андреев воочию представил и лес, утопающий в голубоватой утренней дымке, и речушку, тихо несущую свои воды в зарослях дикой смородины, и луг, необъятный, ровный, светящийся ярко-желтым покрывалом одуванчиков, распустившихся в первых лучах солнца. Сам он тоже родился и вырос в деревне, любил свой край и сейчас, внимая словам рассказчицы, звучавшим так просто, по-деревенски, подумал с какой-то гордостью: «Посмотри-ка, столько лет прожила в городе, а деревенская кровинушка, видать, еще не застыла…»
— Все хорошо было, что и говорить, — рассказывала она, тихо плача, — пока не случилось это недоразумение…
Она сделала небольшую паузу, о чем-то про себя подумала, улыбнулась горько, сквозь слезы, и продолжала с той же прямотой и простодушием:
— Вы, мужчины, не всегда умеете, точнее, не стараетесь понять женщину. Вы любите нас, милуете, иногда дарите нам дорогие подарки, а вот желаний наших самых простых, ну, человеческих, что ли, не понимаете или просто не хотите понимать. А ведь если женщина любит по-настоящему, то эти ее маленькие желания, глупости, вернее, которые она иногда позволяет себе, не подорвут ее любви, верности близкому человеку. Словом… Ну, так, словом, все вышло. Виктор уходил в плавание, а я поехала в совхоз, к матери в гости. С подружками встретилась. У одной из них как раз именины были, мы и собрались у ней. Там и школьные друзья наши были, мальчишки, а среди них — Павлик, одноклассник мой бывший, инженер, тоже приехавший в гости к своей матери. Он еще в школе мне проходу не давал, все в любви объяснялся… Ну посидели мы, повеселились чуток, а потом вышли с Павликом на луг, прогуляться. Ночь лунная, воспоминания о детстве, об учителях, о товарищах своих… Я тогда и слушала, и сама говорила. Не удивилась, когда мы с ним рядышком луг обошли, когда, устав, присели возле стога, когда он накинул мне на плечи пиджак свой, чтобы не замерзла. Потому, наверное, не удивилась, что сердце мое принадлежало Виктору, знало только его, и я бы никакой вольности и ни за что не позволила в ту минуту ни себе, ни Павлику… Что и как произошло, я и сама вначале не могла взять в толк: подъехал к стогу мотоцикл, слез с него человек, посмотрел в нашу сторону, выругался и, тут же вскочив обратно на мотоцикл, уехал. Лишь минуту спустя мне стукнуло: боже мой, так ведь это же был Виктор!.. Как меня тогда кольнуло, как обожгло, знали бы вы! Километра два я бежала вслед, истошно кричала, потом вернулась в деревню, заскочила к подружкам, стала расспрашивать их. Сама вся в слезах, лица на мне нет. Оказалось, верно, приезжал Виктор, искал меня. Подруги сказали, что я пошла на луг прогуляться. Там он и нашел…
Рассказывая, она все время смотрела в глаза следователю, будто не сама исповедовалась перед ним, а он перед нею, а она лишь слушала с затаенным дыханием и мысленно проверяла правдивость его слов, убеждаясь: каждое произнесенное слово, каждая фраза идут из самого сердца.
— Сколько я тогда пережила, исходила, знали бы вы! Буксир его и провожала и встречала на причале, и около трапа поджидала «цыгана» моего. Все напрасно! Он просто избегал меня, не хотел встречаться. Больше времени проводил в плавании, а потом и вовсе уехал в Сибирь, на Енисей. Письма не писал, а деньги детям, высылал всегда исправно, не скупился. Так и прошло время… Когда умерла мать, я переехала в совхоз, работу там себе подыскала, прижилась, кажется, совсем. Слышала потом, что вернулся Виктор в город, женился. Сынишка будто у них есть.