Мы побывали в деревне Далелуту, находившейся южнее, и повидали трех орангов, которые ждали переселения в свои новые владения. Эти юнцы разорили курятник, в котором они ночевали, и совершали все более дальние набеги, сея ужас среди владельцев плантаций папайи, бананов и кофе. Несмотря на проведенные в неволе годы, они прекрасно строили гнезда и питались дикими плодами с не меньшей охотой, чем фруктами с плантаций. Я не видел причины, которая помешала бы им легко приспособиться к нормальной жизни в резервате. Старшей из тройки была полувзрослая самочка, признанный вожак стаи. Остальные двое были еще совсем малышами и при малейшей возможности цеплялись друг за друга, чтобы было не так страшно.
Мы ехали обратно по извилистой и изрытой ухабами дороге. Она была в кошмарном состоянии, и по ней почти никто не ездил. После каждого наводнения приходилось заново наводить снесенные мосты. Даже на главных шоссейных дорогах Суматры все починки производят кое-как. Бригады кули засыпают зияющие ямы корзинами битого камня, и поверхность заравнивается вязкой рыжей землей. При приближении каждой машины работа приостанавливается, чтобы очередной экипаж утрамбовал уже засыпанные участки. И ужасно жаль, что после такого непосильного труда первый же тропический ливень сводит на нет все эти тяжкие усилия. Только самые главные грузовые магистрали удостоились асфальтового покрытия и таким образом стали отчасти неподвластны произволу стихий.
Мы ехали вдоль долины Аласа, любуясь захватывающим дух видом. Лес, простиравшийся вдаль до туманных нагорий, казался изумительной палитрой со всеми оттенками и полутонами зеленого цвета, на которой то там то тут вспыхивали яркие оранжевые или огненные мазки. Сиаманги и тонкотелы, которых наше присутствие абсолютно не тревожило, резвились над самой дорогой, а стайка макак прыгала по отмели у реки. Настала ночь, а мы все еще кружили среди плантаций кампонга, где буйволы валялись в канавах и на рисовых полях шлепали по воде куры и утки.
Дома, в Кутачане, Герман рассказал нам историю трех сирот, которых мы видели. Вся тройка принадлежала полицейскому в Лау-Баленге. До самого недавнего времени охране природы на Суматре больше всего мешало то, что закон нельзя было насаждать силой. Среди самых злостных нарушителей были полицейские и солдаты, которым разрешалось ношение огнестрельного оружия, но даже в том случае, когда работники управления охраны природы конфисковали незаконно содержавшихся в неволе животных, ни места, ни средств для их содержания не было. Теперь, располагая деньгами из международных фондов, помощью Германа и других, наконец-то охотничьи инспекторы оказались на достаточно прочных позициях, чтобы требовать исполнения законов. Но, несмотря на все это, добиться приговора браконьеру было крайне трудно, и оживленная торговля отловленными животными процветала. В Индонезии вошло в моду держать дома ручного орангутана, сиаманга или макаку, и в садах фешенебельных районов Медана и Пематангсиантара часто можно было видеть этих несчастных животных. Европейцы виноваты нисколько не меньше, чем местные жители — да стоит ли далеко ходить: ведь и сами мы проштрафились, купив Тигру! Уличные торговцы, разъезжая на велосипедах, бахвалятся богатой коллекцией животных, но покажут товар только в том случае, если будут уверены, что покупатель их не выдаст. Птицами открыто торгуют на птичьем рынке в Медане, и пестрые ткачики порхают со щебетом в битком набитых клетках. Есть и еще один потребитель — это местные зоопарки, которые пользуются большой популярностью и все время вынуждены покупать новых животных из-за необычайно высокой смертности среди животных в неволе.
Но больше всего природа и животный мир Суматры, да и всей Индонезии в целом страдает от рубки леса на древесину или при расчистке участков для новых сельскохозяйственных угодий. В горах сельскохозяйственные общины до сих пор применяют губительный способ подсечного земледелия. Расчищаются громадные пространства джунглей, но закон запрещает торговлю древесиной, поэтому деревья ценнейших пород просто сжигают, превращая в дым. На расчистках жители сажают то горный рис, то кукурузу, а после сбора урожая этих культур земля идет под тапиоку или красный перец. Через несколько лет земля становится совершенно бесплодной, и ее забрасывают. Лес снова вступает в свои права, но, хотя вторичные кустарники и дикие травы растут быстро, понадобится не меньше сотни лет, чтобы на этом месте вырос прежний грандиозный лес, а такой возможности он никогда практически «не дождется». Каждые два-три года подрост поджигают, чтобы лучше росла трава, на которой пасут буйволов и коров. Конечным продуктом этого трагического процесса вырождения является выветренная пустошь, которая носит выразительное название «бланг». Миллионы акров, где некогда шумел тропический лес, теперь покрыты бесплодным блангом…