Да, конечно, в тяжёлой воде высокой концентрации не прорастают семена, а микробы, головастики, черви и рыбы погибают. Но, как оказалось, им может не поздоровиться и в обычной воде!
Один немецкий учёный решил приучить мелкотравчатую живность к тяжёлой воде. Он остановил свой выбор на микроорганизмах. Они размножаются быстро: за какой-нибудь час сменяется несколько поколений. Добавляя постепенно, понемногу всё новые порции тяжёлой воды, экспериментатор длительное время выдерживал непрерывно размножающееся скопище крохотных существ в новой среде. Вскоре тяжёлая вода полностью сменила обычную. А далёкие потомки первоначальных микроорганизмов чувствовали себя как ни в чём не бывало! Но самое поразительное ждало экспериментатора впереди: когда микроорганизмы внезапно попали в обычную, без дейтерия, воду, они сразу же погибли… Так неужели высокоорганизованные растения и животные не смогли приспособиться в ходе эволюции к едва заметному изменению концентрации тяжёлой воды — от 0,014 до 0,016 процента, то есть иа две тысячных процента? И если они действительно приспособились к новому изотопному составу воды, то не вызовет ли глубокая очистка питьевой воды от дейтерия ещё более тяжёлые последствия, чем увеличение его концентрации? Наконец, вот что пишет Б. Стрелер, известный американский биофизик, сотрудник Института геронтологии, в своей монографии «Время клетки и старение», выпущенной издательством «Мир» в 1964 году: жизнь насекомых значительно сокращалась уже в присутствии 20 процентов тяжёлой воды. Однако количество дейтерия, включающегося в условиях такого эксперимента в состав жизненно важных структур, намного превосходит любое возможное его накопление в естественных условиях. «Следовательно, — резюмирует Стрелер, — гипотезу, согласно которой старение обусловлено накоплением в организме больших количеств тяжёлой воды, по-видимому, надо отбросить».
Эх, красивая получилась гипотеза! И вдруг — отбросить… Жаль, не правда ли? Но Фемиде науки не свойственна сентиментальность. Сколько раз, не дрогнув, она твёрдой рукой подписывала смертный приговор идеям, так фундаментально разработанным и так мужественно защищаемым их авторами, поданным с таким популяризаторским блеском и снискавшим такую глубокую симпатию у публики!..
1 июня 1889 года аудитория, собравшаяся в актовом зале Парижского научного общества, была мало сказать — взволнована, просто потрясена лекцией, прочитанной Ш. Э. Броун-Секаром. Ещё бы: выдающийся физиолог, преемник знаменитого Клода Бернара в Коллеж де Франс, рассказал об опытах по омоложению, проведённых над самим собой. Сначала, конечно, учёный экспериментировал на животных. Потом сделал и себе шесть инъекций свежей вытяжки из семенников собак и кроликов. В это время ему шёл восьмой десяток, и не мудрено, что, по собственному признанию Броун-Секара, тело его увяло, а ум ослаб. Но вот результат: лектор чувствует, будто сбросил с согбенных своих плеч целых тридцать лет!
Вскоре и другие врачи сообщили об успешном применении чудодейственного «экстракта Броун-Секара». Австрийский хирург Э. Штейнах пошёл дальше и начал рассекать и перевязывать у пациентов особые выводящие канальцы — этим он хотел стимулировать выработку так называемых интерстициальных клеток, якобы обновляющих организм. В Америке последователем Штейнаха стал Б. Бенджамин, видоизменивший новый метод применительно к женщинам. Огромную популярность завоевали попытки омоложения, предпринятые в 1919 году в Париже С. А. Вороновым. Русский хирург пересаживал французам семенные железы человекообразных обезьян. Подобные операции вызвали поток возражений, особенно после того, как в качестве доноров для пересадки богатым старцам вместо обезьян стали привлекаться молодые люди, доведённые нуждой до отчаяния и соблазнённые денежной мздой.
Все эти эксперименты базировались на предположении, будто молодые силы организма поддерживаются прежде всего активным выделением половых гормонов. Между тем исстари известно, что люди, организм которых сызмала начисто лишён этих гормонов, отличаются евнухоидизмом, но старятся так же медленно, как и все другие, нормальные. А Броун-Секар, хотя и чувствовал себя помолодевшим на тридцать лет, умер всего через пять лет после своего сенсационного выступления.
В XX веке на роль «прима-железы», играющей первую роль в драме старения, выдвинули щитовидку. Потом гипофиз. Потом комплекс гипофиз — подпочечники — щитовидная железа. Увы, успехи эндокринологии в последнее десятилетие убедительно продемонстрировали тщетность попыток исчерпывающе объяснить наступление старости нарушениями в секреции гормонов.
Врачи знают, что такое болезнь Симмонда. Она поражает гипофиз, вызывая состояние, напоминающее глубокую старость. И тем не менее, несмотря ни на что, сильно отличается от неё. Более того: полная атрофия одной или нескольких желез внутренней секреции не приводит к старости. Короче говоря, понижение гормональной активности не причина, а результат, вернее, спутник старости. Это лишь приспособление организма к новому качеству, когда начинается общее ослабление обмена веществ. Вопреки теоретическим выводам Броун-Секара, Штейнаха и других пионеров гормональной гериатрии выяснилось, что бесконтрольное применение гормонов, чрезмерное подстёгивание задремавших с годами эндокринных желез способно нарушить сонный баланс старческого организма и привести к катастрофе.
Как видно, «эндокринная» гипотеза старения рухнула под ударами научных фактов. Не беда! Зато она сама, подобно железам внутренней секреции, стимулировала исследования в новом направлении, а те привели к открытиям, обогатившим геронтологию, осветившим проблему старости с других сторон.
Ещё пример. Оригинальную гипотезу старения выдвинул и энергично отстаивал Илья Ильич Мечников. Его «Этюды оптимизма» вызвали настоящую сенсацию в начале нашего века, привлекли пристальное внимание врачей и, как всегда в таких случаях, ещё более пристальное — неспециалистов. Старость — это болезнь, говорил Мечников. Она вызвана постепенным отравлением организма. Яд вырабатывают кишечные бактерии. Токсические вещества вредно влияют на нервные клетки. Это с одной стороны. А с другой — активизируют деятельность фагоцитов, которые, в свою очередь, атакуют и уничтожают другие, нужные организму, но ослабленные клетки. Нервная система начинает атрофироваться. Появляется артериосклероз. Так приходит старость и, наконец, смерть. Чтобы этого не произошло, учёный рекомендовал подавить антибиотиками гнилостные процессы. Или, в целях профилактики, вообще удалить толстые кишки.
«В свете современных научных исследований, — пишет югославский учёный, доктор медицины Мирко Грмек, автор книги «Геронтология, учение о старости и долголетии», — обе теории Мечникова ошибочны».
«Ошибочны». Да, Фемида науки бдительно стоит на страже истины. Но она слепа! Повязка поверх глаз мешает ей разглядеть, что происходит по ту сторону весов, на чашки которых брошены сухие аргументы «за» и «против». А там глубокое волнение широкой читательской аудитории, захваченной полётом мысли учёного. Там жаркие споры в среде специалистов, споры, в которых (ну конечно же!) рано или поздно выкристаллизовывается истина. Истина торжествует. Фемида выносит приговор. Посрамлённую гипотезу сдают в архив.
Неужто же, помимо истины, так-таки ничего и не остаётся? А люди, увлечённые романтикой научного поиска, пришедшие в науку после лекции Броун-Секара или книги Мечникова? А результаты исследований, порождённых желанием проверить правильность дерзкой идеи и дающие порой совершенно неожиданный выход в смежных областях знаний? Разве можно сбросить со счётов весь тот актив драгоценных крупиц новых истин, которые исподволь, незаметно выплавились в пламени, разгоревшемся из искры?
Пусть дейтериевая гипотеза тоже не годится на роль всеобъемлющей теории старения. Но разве не интересно узнать, как влияет на живые организмы различие в изотопном составе воды?