— Человек, о котором я вчера говорил, — сказал Петрович, — в двух шагах отсюда, может, начнём с него?
— Фёдор Антонович Крючков, — представился человек, о котором мы говорили вчера, когда мы зашли к нему в кабинет, расположенный с торца гостиницы, — чем могу?
Я назвал себя и спросил, не знает ли он некоего Терского, который когда-то служил здесь в погранкомендатуре.
— Знаю, — сказал Крючков, — и очень хорошо.
— Значит, я на верном пути.
— Возможно, — ответил он.
— Петрович сказал, что вы были знакомы с Коловратовым.
— Был, и довольно хорошо, но рассказывать о нём — дело неблагодарное.
— Почему?
— Много непонятного. Я полагаю, что вы должны всех послушать и сами оценить сказанное.
— А где сейчас Коловратов?
— Он в доме престарелых, во всяком случае, был там полгода назад.
— Это в Благовещенске?
— Нет, это ещё дальше, в Белогорске.
— Так, сто шестьдесят до Благовещенска и сто до Белогорска. Действительно далековато даже по меркам Сибири.
— Дальнего Востока, — поправил меня Петрович.
— Извините, совсем запутался.
— Ничего страшного, — сказал Петрович, — раз уж вы здесь, надо отработать этот участок, а потом заехать в Белогорск.
— Логично, — сказал Крючков, — мы можем начать с местного музея. Там есть материалы о ветеранах войны. Но можно съездить и в деревню, где жил Коловратов.
— Можно, — вмешался в разговор Петрович, — тем более, что мне туда надо по делу.
— Такую оказию нельзя упускать, — сказал Крючков. — Если не возражаете, я съезжу с вами, а то жена Коловратова без меня с вами говорить не станет.
— У него жива жена?
— Конечно, она же значительно моложе его.
— А как её зовут?
— Её зовут Анастасия.
— А уж не она ли…
— Коловратов говорил, что она…
— Ну, таких чудес не бывает.
— Бывает, — сказал Крючков, — и вы в этом убедитесь.
Когда все уселись в машину и она, пропетляв по улицам посёлка Поярково, выехала на трассу, Крючков, откинувшись на сиденье, спросил:
— Как там в Белоруссии?
— Ну, — сказал Коловратову Попатенко, — было время подумать?
— Н-да, — неопределённо отозвался Коловратов.
— Так где мы отсутствовали целые сутки перед очередным выходом на задание?
— Я был… у одной знакомой.
— Так и запишем. Это было 20 августа?
— Да.
— И где живёт ваша знакомая?
— В Лиде.
— А точнее?
— Не знаю.
— И как давно вы знакомы?
— С двадцатого августа.
— Лихо, — следователь внимательно посмотрел на Коловратова.
Коловратов промолчал, только неопределённо пожал плечами. Двадцатого августа он пошёл на рынок за самосадом. Трофейные сигареты его не устраивали. Он хотел перед операцией накуриться до одури, чтобы тошнило, — это на некоторое время избавляло от желания закурить. Он выменял мешочек самосада за пару банок немецких консервов и стал бесцельно ходить между торговыми рядами, пока не заметил полногрудую бабу, бойкую, языкатую. Он остановился перед ней и стал бесцеремонно её разглядывать. Трудно сказать, что заставило его выделить эту женщину из множества других торговок. Впрочем, это не столь важно. Он уже давно заметил, что к определённого вида дамам его тянет, как магнитом. И, как ни странно, почти такое же влечение испытывали эти женщины к Коловратову.
— Пан офицер хочет угостить пани сигаретой? — спросила женщина с едва уловимым акцентом низким грудным голосом.
— Н-да, — Коловратов протянул ей начатую пачку трофейных сигарет.
— Пан офицер свободен?
— Н-да, — так же неопределённо сказал Коловратов.
Дама тут же стала собирать вещи с прилавка.
— Как её зовут? — спросил Попатенко, вернув Коловратова из воспоминаний в сегодняшний день.
— Лёдя…
— Это имя или прозвище?
— Имя.
Лёдя жила в домике на окраине Лиды, который был окружён палисадником. Во дворе чисто, значит, ни живности, ни кур у Лёди не было.
Они зашли в дом. Коловратов снял вещмешок и поставил на пол. Леокадия прошла мимо него к буфету, при этом она чуть коснулась гостя, от чего Коловратова мгновенно бросило в жар. Женщина достала из буфета бутыль с самогоном, поставила её на стол и тем же путём двинулась обратно. Но Коловратов не дал ей пройти. Он протянул к ней свои ручищи и по тому, как она жадно потянулась к нему, понял, что её рейды за бутылью и закуской были наживкой, на которую она ловила его, а он не мог не попасться.
Из дома с палисадником он ушёл утром, пообещав прийти ещё, хотя наверняка знал, что обещания своего не сдержит.
— Так, — сказал следователь, — значит, вы дважды нарушили требования конспирации. Во-первых, ушли накануне операции на рынок, а во — вторых, исчезли на целую ночь, правда, прикрываете всё это контактом с женщиной.
— Ничего я не прикрываю, — сказал Коловратов, — я действительно был с женщиной. И я сказал об этом Граббе.
— Ну, с Граббе сейчас взятки гладки, — ответил следователь, — он расплатился за излишнюю доверчивость своей жизнью.
— А я тут при чём?
— Вас надо было отстранить от операции, операцию отменить, а Граббе не сделал этого. И мало того, он же попросил Коровина не говорить никому о том, что один из бойцов перед операцией отлучался из расположениягруппы. Но самое главное доказательство вашего предательства я оглашу сейчас…
В Канино приехали через час. И весь этот час Крючков готовил меня к встрече с женой Коловратова. Делал он это как хороший сын, который намеревается показать посторонним свою не совсем психически здоровую мать.
Я не должен был обращать внимания на беспорядок в доме, если таковой будет. Не должен удивляться тому, что на один и тот же вопрос Анастасия Дмитриевна может ответить по-разному и так далее.
Канино было небольшим селом, перерезанным пополам довольно широким ручьём.
Мы крутанулись по главной улице, съехали в переулок и остановились у полуразрушенного домика. Крючков вышел первым и закричал:
— Анастасия Дмитриевна, к вам гости.
Через час мы вышли из дома жены Коловратова. Я был обескуражен. Всё, о чем меня предупреждал Крючков, произошло. Анастасия Дмитриевна путалась в показаниях, не могла пояснить, как она оказалась в Белоруссии. Крючков пришёл к ней на помощь.
— А где фото Григория Ивановича? — спросил он.
Хозяйка тут же достала из комода старую картонную папку и принесла к столу.
Крючков бросился ей помогать. Он долго возился со шпагатными тесёмками. Видя, что их не развязать, хозяйка пошла во вторую комнату и вернулась с охотничьим ножом. Уверенное движение — и клинок разрезает тугой узел. В папке несколько фотографий Коловратова в морской форме, вырезки из газет.
— Это статьи про Гришу, — говорит хозяйка.
— А где письма? — спрашивает Крючков.
— Какие письма?
— Те, что ему писал Богомолов.
— Не знаю, наверное, кто-то украл.
— Кто?
— Завистники.
— А, понятно.
На самом дне папки был свёрток, точнее, что-то завёрнутое в пожелтевшую от времени газету. Ия, и Петрович напряглись, потому что в нём могло содержаться то, что расставляло все точки над «i», или, наоборот, то, что ставило крест на красивой легенде о прототипе Таманцева.
Крючков стал разворачивать газету. В ней была книга Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого» — одно из первых изданий. Я стал листать страницы в надежде найти посвящение, которое подписал автор своему прототипу, но не нашёл. Зато увидел множество подчёркиваний, которые когда-то делал Коловратов.
Они все были в главах «Таманцев». Подчёркнуты были в основном ключевые фразы, освещающие биографию Таманцева и основные эпизоды его службы в качестве «чистильщика» и грозы «паршей». И только в одном месте карандашом был выделен большой отрывок текста. Это было описание «дуэли» Таманцева с Павловским.