— Какой ужас! — воскликнул Уотсон. — Теперь я понимаю, почему они утаили от императрицы его гороскоп. Какая кошмарная судьба! Провести двенадцать лет в одиночном заключении!
— Двенадцать? — переспросил Холмс. — Да нет, в общей сложности больше. Гораздо больше. Двенадцать лет это он только на Соловках провел. А после его перевели в Шлиссельбург, где он еще восемь лет мучился в заточении. Обращались там с ним крайне жестоко. В специальном указе на этот счет говорилось. — Холмс не упустил случая лишний раз продемонстрировать свою исключительную память и прочел наизусть текст указа. — «Если арестант станет чинить всякие непорядки или вам противности или же что станет говорить непристойное, то сажать тогда на цепь, доколе он не усмирится, а буде и того не послушает, то бить по вашему рассмотрению палкою и плетью».
— Чудовищно! — не выдержал Уотсон.
— «Буде сверх нашего чаяния, — продолжал Холмс цитировать указ, словно он был у него перед глазами, — кто б отважился арестанта у вас отнять, в таком случае противиться сколь можно и арестанта живого в руки не давать».
— Какая жестокость!
— И в точном соответствии с этим указом несчастный, уже. полубезумный юноша и был убит, — закончил Холмс.
— Значит, все-таки была попытка освободить его? — оживился Уотсон.
— Да. Подпоручик Смоленского пехотного полка, стоявшего в гарнизоне крепости, Василий Яковлевич Мирович вздумал освободить несчастного Ивана Антоновича и провозгласить его императором.
— Умоляю вас, Холмс, расскажите об этом подробнее! — взмолился заинтересованный Уотсон.
— История эта описана в довольно известном историческом романе, который так и называется — «Мирович». Автор романа — популярный русский беллетрист прошлого века Григорий Петрович Данилевский. Если вас так заинтересовал этот сюжет, я непременно дам вам прочесть эту книгу. Но не сейчас. Не забывайте, пожалуйста, о деле, ради которого мы сюда прибыли.
Обернувшись к Онегину, Холмс сказал:
— Извините, что мы отвлеклись. Мы крайне признательны вам за ваш рассказ, мсье Онегин! История о гороскопе несчастного Ивана Антоновича чрезвычайно интересна. Однако в памяти вашей, я думаю, хранятся и другие анекдоты, не уступающие этому?
Онегин и на этот раз не стал жеманиться:
Как и в прошлый раз, легко и свободно перейдя со стихов на прозу, он начал:
— Царевича Алексея Петровича положено было отравить ядом. Денщик Петра I Ведель заказал оный аптекарю Беру. В назначенный день он прибежал за ним, но аптекарь, узнав, для чего требуется яд, разбил склянку об пол. Денщик взял на себя убиение царевича и вонзил ему тесак в сердце… Все это, впрочем, мало правдоподобно… Как бы то ни было, употребленный в сем деле денщик был отправлен в дальнюю деревню, в Смоленскую губернию. Там женился он на бедной дворянке из роду, кажется, Энгельгардтов. Семейство сие долго томилось в бедности и неизвестности. В последствии времени Ведель умер, оставя вдову и трех дочерей…
По мере того как Онегин рассказывал эту историю, на лице Уотсона отражалась все большее недоумение. В конце, концов он не выдержал:
— Да где же тут анекдот?
— Не слушайте его, господин Онегин, — вмешался Холмс; — Рассказывайте дальше.
Онегин тотчас отозвался:
И снова перейдя на прозу, он сообщил:
— Государыня Екатерина II говаривала: «Когда хочу заняться каким-нибудь новым установлением, я приказываю порыться в архивах и отыскать, не говорено ли уже было о том при Петре Великом, — и почти всегда открывается, что предлагаемое дело уже было им задумано».
— И это весь анекдот?! — не скрывая своего возмущения, воскликнул Уотсон. — Помилуйте! Да ведь во всех этих ваших историях нет ничего смешного!
Это замечание не на шутку задело Онегина. Он явно был уязвлен такой реакцией и даже не счел нужным это скрывать.
Обернувшись к Уотсону, Онегин весьма презрительно заметил: