На опушке рощи стояли трое с ружьями в руках. Один из них нагнулся. И Алонову нетрудно было понять, на что все смотрят.
На таком расстоянии он не мог рассмотреть лица. У
него было самое обычное зрение – не слишком сильное, но и не слабое, какое и должно быть у каждого обычного и здорового человека в возрасте девятнадцати, двадцати, двадцати одного года… Алонов обладал способностью, развитой постоянным общением с природой, сразу охватывать взглядом широкое пространство. И хотя все его внимание, казалось, было приковано к группке людей на опушке, он сразу же заметил еще одну фигуру. Кто-то оказался и в том месте опушки, откуда он, Алонов, только что стрелял. Итак, охота на него, на человека, продолжалась.
Правда, и за зверем так охотиться Алонов не стал бы.
Полагается обойти, обложить, гнать. Приемов охоты много. Наверное, и на человека можно охотиться так же. И
Алонов подумал, что останься он в роще, на опушке, выжди – и он мог легко застрелить и второго из своих преследователей. При этой мысли Алонов опять почувствовал ужас и тошноту.
Один из тех трех, которых Алонов заметил первыми, крикнул. Обыскивавший опушку остановился, обернулся.
Кричавший махнул рукой, приглашая вернуться.
Лежа, Алонов наблюдал, как все четверо сошлись вместе и о чем-то поспорили, – так ему показалось по жестам. Потом все замолчали и слушали одного – низкорослого, широкого мужчину. Можно было подумать, что он приказывает. Вот самый высокий – он был только что на опушке – и еще один, но не тот, кто приказывал, нагнулись и выпрямились, подняли что-то тяжелое. Кусты закрывали ношу. Все четверо скрылись за деревьями, ушли в глубь рощи.
Оставшись один, Алонов старался представить себе, что они собираются делать, зачем и куда унесли убитого.
Они ушли. Это значит, что они не собираются искать его, во всяком случае, здесь, в степи и на открытом месте. Но рощу они, конечно, осмотрят. Сейчас они заняты. Можно воспользоваться этим временем и уйти очень далеко.
Алонов не ушел. Он не мог оторваться от этого места.
Он не решался бежать.
Несколько серых куропаток, застреленных сегодня
Алоновым, лежали, связанные тонким ремешком с петлями – охотничьей удавкой, – между кустами кучкой пестрых перьев. Около кучки, на лысинке земли, что-то тускло блеснуло. Алонов поднял длинную и тонкую латунную гильзу. Таких гильз Алонов никогда не видал. Винтовочная гильза? Наверное, от короткого ружья-винтовки с тонким стволом, какие Алонов видел в руках этих людей. Конечно, Алонову с его гладкоствольным ружьем нечего было и думать состязаться на большом расстоянии с винтовками.
Он нашел если не оправдание, то объяснение своему страху.
Нужно помнить о винтовках… Ползком Алонов обогнул кусты, поставив между собой и рощей непроницаемую для глаз защиту. Еще несколько движений – и Алонов приподнялся Он понимал, что Дымка убита, ждал, что увидит ее мертвой, и все же был смят, уничтожен.
Конечно, будь Дымка невредима, она уже давно нашла бы хозяина. Раненая – подала бы голос… Алонов просто не думал о ней.
Злые слезы набухали на веках и тяжелыми каплями стекали по грязным щекам Алонова. Как он любил свою охотничью собаку, первую, единственную! Вместе с ней он провел первые три года своей взрослой жизни. Взял маленького, неловкого щеночка, поил, кормил, как малого ребенка, восхищался, когда неуклюжие, широкие лапы перестали расползаться в стороны. С какой радостью оба они учились понимать друг друга! Сколько волнений и восторгов было пережито в незабываемые дни первых,
«настоящих» выходов в охотничье поле, как Дымка понимала и чувствовала!.. Эх, Дымочка, Дымочка!..
Как все могло случиться? Встретить в степи незнакомого человека, без всякого повода, без всякой цели погнать его, как зверя, стрелять в него, убить его собаку…
Такое могло быть где-то в книге, где-то далеко – за пределами жизни Алонова. Здесь же он был дома, у себя. В
его простой жизни не было места странным и страшным событиям. Злое, дурное ограничивалось понятными нормами; поступки даже тех людей, которые вызывали антипатию Алонова, никак не могли перейти какой-то предел.
Качества каждого, казалось Алонову, легко и несложно определялись отношением к порученному делу, к товарищам. Никто из тех, кого Алонов встречал, не мог поступить с ним так, как эти люди.
В своем горе Алонов не давал себе пощады: он трус! Он перепугался, когда в него начали стрелять, и забыл о
Дымке, не сделал ничего, чтобы спасти собаку.
На время Алонов забыл, что стал убийцей. Там, на опушке, он целился человеку в грудь и знал, что тяжелая пуля на ребристом деревянном стержне ударила туда, куда он целился. Сейчас Алонов повторил бы выстрел – месть за