Малинин помолчал.
— Но два-три года — это тоже срок… Пусть хотя бы столько пульты постоят… И потом, Иннокентий Дмитриевич, — уже решительнее сказал Малинин, — мы же не просим ничего противозаконного. С юридической стороны эта работа абсолютно безупречна. Мы можем в договоре указать минимальный гарантийный срок, — скажем, те шесть месяцев, — или, если возможно, вообще обойтись без него. А дальше уж наша забота, как они будут работать. И переходные приставки можем заказать в другом месте, если вы не захотите обременять себя. Так что в конечном счете для вас эта работа не слишком значительная… по сравнению с тем, что уже делается и должно быть сделано.
— Разумеется, — сказал Кент, демонстративно глядя на часы. — И все же делать мы ее не будем.
— Но почему, Иннокентий Дмитриевич, почему?
«О господи!» — вздохнул Кент.
— Я не могу санкционировать столь дорогостоящую и практически бесполезную работу.
— Ну, сколько это будет стоить, забота, в конце концов, наша. Мы все оплатим сполна.
— Вы? — Кент тяжело посмотрел на Малинина. — Из каких же это денег? Ваших личных?
Малинин с удивлением взглянул на него.
— Я не себя имел в виду.
— Еще бы! — зло сказал Кент. — Если хотя бы одну из этих ста тысяч, которые вы готовы с такой легкостью выкинуть на ветер, вычесть из вашего оклада, вы бы тут же и думать забыли об этих игрушках. Но деньги-то не ваши личные, а государственные. — Кент помедлил и негромко добавил, перегнувшись через стол: — Это народные деньги, Владимир Александрович… И я не только не дам разрешения на установку пультов, но если узнаю, что вы в обход нас попытаетесь самостоятельно установить их, — только попытаетесь, учтите, — я тут же сообщу все, что я думаю на этот счет, в соответствующие инстанции партийного и государственного контроля. И уж поверьте — там к моему мнению прислушаются. Там тоже не сомневаются в моей технической компетенции, и не только в ней. — Кент встал. — Я полагаю, мы можем закончить. Не смею вас задерживать.
Встал и Малинин, крепко ухватившись за ручку своего «руководящего» портфеля, коротко и откровенно злобно взглянул на Кента и направился к двери, процедив сквозь зубы:
— До свиданья…
12
После обеда Кент собирался заняться работой. Конечно, он совсем не считал, что полдня бездельничал. Но, по его глубокому убеждению, настоящей работой следовало называть лишь то, что могло быть сделано вне кабинетных стен. Для всего остального существовал другой термин — «служебные обязанности». Кент никогда не говорил вслух об этом разделении и, на взгляд постороннего, одинаково добросовестно исполнял и то, и другое. Но при всем своем желании он не мог считать важным такие разговоры, как сегодня с Малининым, — это было просто безнадежно потерянное время. Он был прежде всего инженером, а потом уж администратором. Но не было у него и того наивного технократического снобизма, которым нередко щеголяют одаренные специалисты: «Мы будем дело делать, а управляют пусть те, кто ни на что другое не способен». Слишком часто ему приходилось наблюдать, к чему это приводит. И он добросовестно тянул свой административный воз, не жалуясь даже Шанталь.
Но сегодня ему явно не везло. В столовой он увидел Машу Старикову и даже ругнул себя за то, что забыл о ней.
Машу он знал больше пятнадцати лет, еще со студенческих времен. Тогда это была смешливая, пышущая здоровьем девушка. И еще три месяца назад Маша выглядела вполне нормальной тридцатишестилетней женщиной, спокойной, приветливой. А сейчас она, похудевшая почти до изнеможения, понуро склонилась над тарелкой, вяло ковыряла вилкой и не смотрела по сторонам. Не смотрела не так, как не смотрят о чем-то глубоко задумавшиеся люди, а просто боялась встретиться с кем-нибудь взглядом.
Кент знал, в чем дело. Муж Маши Алексей влюбился в Альбину Калинченко, работавшую с ним в одной группе. И влюбился, похоже, по-настоящему, что вряд ли можно было сказать об Альбине, известной на весь институт своими многочисленными похождениями. Кент пытался дружески поговорить с Алексеем, тот, напряженно выслушав его, вежливо, но достаточно твердо ответил: «Простите, Иннокентий Дмитриевич, но это мое дело», — и Кент, поняв, что от него ничего больше не дождешься, решил выждать. И вот почти забыл о Маше.