— А ведь вы ни в какую серьезность моих чувств не верите, я только сейчас поняла это. Вы уверены, что уеду я на три с половиной месяца и забуду Алексея, да?
— Ну, если уж ты так ставишь вопрос… — Кент помолчал и нехотя признался: — Да, я хотел бы, чтобы все было именно так.
— Потому что так вам было бы спокойнее?
— Отнюдь, — Кент покачал головой. — Во всей этой истории моя главная забота — не буду скрывать — не о вас с Алексеем, а о Марии Анатольевне и детях.
— Ну, допустим, я отступлюсь от Алексея… А как же они дальше жить будут? Он же не любит ее!
— Они прожили вместе тринадцать лет. И, по-моему, совсем неплохо жили, пока ему не взбрело в голову влюбиться в вас, Альбина Николаевна.
— Это не ответ, Иннокентий Дмитриевич, — решительно сказала Альбина.
— Это ответ, Альбина Николаевна. Может быть, вы и более меня сведущи в вопросах свободной любви, но семейная жизнь — это такой университет, в котором вы и одного семестра не проучились. И даже подготовительных курсов не прошли.
Кент уже понимал, что затея его провалилась, и сумрачно закончил:
— В общем, так, Альбина Николаевна… Ехать не неволю, но рекомендую настоятельно.
— Ясно, Иннокентий Дмитриевич… — Альбина поднялась. — В понедельник я вам сообщу свое решение. — Она внимательно оглядела его и как бы в раздумье сказала: — А ведь если я не соглашусь, вы, пожалуй, приказным порядком меня туда отправите, а?
— Об этом я еще не думал.
— Но подумаете?
— Наверное.
— Понятно… Ну, до свиданья, Иннокентий Дмитриевич.
Альбина явно намеренно сказала это «неинтеллигентное» «ну», и голос у нее был странный, чуть ли не угрожающий. И не успел Кент ответить ей, как Альбина круто, не по-женски, повернулась и быстро пошла к двери.
Кенту стало не по себе. Разговор, начавшийся как будто совсем неплохо, почему-то сорвался в конце. Почему? Альбина обиделась, что он не поверил в серьезность ее намерений. Но разве не она сама виновата в этом? Сколько «романчиков» было у нее только за последние четыре года? А может, вообще не стоило затевать этот разговор? Пусть бы действительно разбирались с Алексеем на партбюро…
13
Несколько минут он сидел, глядя перед собой и думая о разговоре с Альбиной, потом снял трубку и позвонил домой. Шанталь ответила сразу.
— Шанти…
— Да? — Голос у нее был чуть-чуть напряженный.
— Это я, — ненужно сказал Кент, наматывая на палец телефонный шнур. — Чем ты занимаешься?
— Да вот, — Шанталь вздохнула, — читаю очередной сценарий.
— И как?
— По-моему, плохо.
— А о чем сценарий?
— Долго рассказывать. Ничего выдающегося… Потом покажу.
Кент попытался представить, какое сейчас лицо у Шанталь, — и не мог. На какое-то мгновение он вообще забыл ее лицо, так, как забывают лица едва знакомых людей. Он резко дернул головой, освобождаясь от этого непонятного оцепенения памяти. И память заработала, лицо жены тут же встало перед ним, но какое-то странное, и он не сразу понял, что это кадр из последнего ее фильма. Один из тех кадров, что вызывают одобрительное улюлюканье семнадцатилетних юнцов: полуголая красавица в «интимном» полумраке, красивое порочное лицо с ярко накрашенными губами, изящно зажатая в длинных тонких пальцах сигарета, «чарующая» белизна обнаженных плеч, снятых так, что и самое убогое, воображение без труда дорисовывало прелесть того, что не попало в объектив…
— Ты слушаешь? — спросила Шанталь.
— Да-да, я сейчас, минуточку…
Кент опустил трубку и, крепко зажав микрофон ладонью, заметил, что сердце у него почему-то колотится сильными, неровными толчками. Происходило с ним что-то странное, прежде, кажется, не случавшееся и требовавшее вразумительного объяснения. Но времени для объяснений не было, на другом конце телефонного провода ждала Шанталь.
— Извини, меня оторвали… Я вот что хотел спросить: может, ты все-таки поедешь со мной в Долинск?
— Не стоит, Кент, — спокойно сказала Шанталь. — Я буду только мешать тебе.
— Не будешь.
— Мне, откровенно говоря, и не хочется.
— Ну, смотри…
— До свиданья, — сказала Шанталь, выждав несколько секунд.
Кент тоже сказал «до свиданья», и она тут же положила трубку.
Он встал и прошелся по кабинету.
Что, собственно, произошло? Ну, забыл на какую-то секунду лицо Шанталь, и что из того? А почему вспомнилась эта киноэкранная «клубничка»?
Кент подошел к окну и посмотрел на город. Москва, как обычно, была закрыта синеватой дымкой. Стояла знаменитая осень семьдесят четвертого года, — сухая, теплая, солнечная. Он представил, как хорошо сейчас в долинских лесах. Завтра после всех дел он возьмет Софью и Маринку, — а может быть, и Сашку, — и поедет куда-нибудь. Но Сашка вряд ли захочет, вот беда-то…