— Нет, — сказал Кент. — Сначала я тоже так думал — со временем примирится, оживет, а перед отъездом посмотрел на нее… — Он покачал головой. — Нет, надо мне и к третьей смерти готовиться.
— Не надо так, Кент.
— Говорить не надо? Может быть… Да ведь мы, ученый народ, люди не суеверные, знаем, что словом смерть не накликаешь, заклинаниями и нашептываниями беду не отведешь, чему быть, того не миновать… Мы ведь все готовы формулами проверить, уверовали в одну голую математическую реальность. А беда никакими уравнениями не описывается, дырочками на перфоленте ее не обозначишь и в машину не введешь, не обсчитаешь…
Софья с тревогой смотрела на него. Кент усмехнулся:
— Что, не ожидала от меня таких речей?
— Не в речах дело.
— Точно, Сонюшка, дело не в речах, дело в делах. Или в отсутствии таковых… Сижу я перед отъездом с матерью, смотрю на нее, она на меня, и молчим оба. И сказать нам друг другу как будто и нечего. Как чужие… А если правде в глаза взглянуть — чужие и есть. И никто, кроме меня, в этом не виноват. Как уехал оттуда, все мои мысли одним были заняты — учеба, работа и опять учеба и работа. Приедешь на каникулы или в отпуск — и опять все некогда, надо кучу книг, журналов просмотреть, время-то уходит, и так мало его, времени, а мне ведь надо поскорее мастером, лидером стать… Только за столом и встретишься, мать пододвигает: «Ешь, сынок, вон какой худой…» А сынок вежливенько «спасибо» скажет — и снова носом в книжки. И опять на год с глаз долой, раз в месяц коротенькое письмецо — жив, здоров, учусь, работаю… Неделями, месяцами не вспоминаешь, не думаешь — как там? Да и чего особенно волноваться, они же еще не старые, жить да жить, и Ольга там, и Гошка, есть кому позаботиться, а в случае чего сообщат, позовут. И представь себе — сообщили, позвали, да только не меня, а Сережку, мать решила, что меня вызывать пока не надо, я же такой значительный, занятый человек. Мне только написали, три дня письмо шло… Даже Сережка решил, что во мне пока срочной надобности нет, за неделю до этого мы с ним разговаривали, я все распинался, какими большими делами, миллионами ворочаю, как мне, черт бы меня побрал, некогда, вон даже в Америку посылают, никак без меня обойтись не могут… И все ведь логично! Пользы от меня там никакой не было, за больными я ухаживать не, умею, даже не знаю, что где в доме лежит, и мать за всякой мелочью не ко мне, а к Сережке обращается. А я, будто в прежние времена, как гость залетный. Ем, сплю, думаю… Но совет ты мне хороший подала, Сонюшка, съездить туда. Жаль, что поздно. Лет пять назад надо бы…
— Пять лет назад мы даже знакомы не были, — машинально напомнила Софья.
— Разве? — Кент сдвинул брови, вспоминая. — Да, верно. А у меня такое ощущение, что мы с тобой… давным-давно вместе. Знаешь, как сел в самолет, первая мысль была: приеду — и сразу к тебе. И только потом вспомнил, что ведь жена есть, ждет меня, волнуется, к ней бы сначала надо. Вот ведь еще беда у меня какая, Соня. Кажется, не люблю я Наталью…
— Только сейчас понял?
Кент внимательно посмотрел на нее.
— А ты раньше знала, что ли?
— Знала.
— Давно?
— С самого начала.
— Ну, это уж… — Кент явно не поверил ей. — Как ты могла тогда знать? Нет, сначала все иначе было…
— Конечно, — согласилась Софья.
— Ты хочешь сказать, что все-таки и тогда… не любил?
Софья кивнула. Кент потянулся за сигаретой, сильно размял ее отвыкшими от курения пальцами. Сигарета лопнула, Кент выбросил ее в пепельницу и взял другую.
— Я был так глуп, что не понимал этого? — спросил он то ли ее, то ли самого себя.
— Это была не глупость.
— А что же?
— Молодость. И самая распространенная в молодости ошибка. Не ты первый, не ты последний.
— Ничего себе утешеньице, — усмехнулся Кент. — И что же, мне теперь всю жизнь расплачиваться за эту ошибку?
— Конечно. Как и многим другим… Мне, например, — не сразу добавила она.
— Вот оно что… О тебе я, честно говоря, не думал… в этом плане. И давно ты о своей ошибке знала?
— Давно.
— А что же тянула столько?
— А ты сейчас пойдешь и скажешь Наталье: «Прости, не люблю, ошибся», — так, что ли?
Кент недолго подумал.
— Да, ты права, сейчас ничего не скажу.
— И не скоро еще скажешь, — уверенно добавила Софья. — А может, и вообще промолчишь.
— Что же, по-твоему, так и будем жить… с нелюбовью?
— А ты уверен, что в этой нелюбви не ошибаешься?
— Да ведь ты сама уверена.
— Я — дело другое, а решать тебе. Вдруг отыщется что-то вместо любви.
— Сын?
— Возможно. Такое тоже бывает.