— Почему? Вы думаете, не подпишут?
— Вы не так меня поняли. Подпишут. Просто я хочу сказать… — он помедлил.
«Что ты еще можешь нам сказать?»
— Я был не прав в разговоре с вами, Альбина Николаевна. Прошу меня извинить. Если вы решите остаться здесь, можете никуда не ехать.
Недоумение. Растерянный поворот головы к Алексею. Тот первым приходит в себя:
— Нет, мы решили уехать отсюда.
— Куда?
— Извините, Иннокентий Дмитриевич, но нам не хотелось бы говорить об этом.
Голос твердый, непреклонный.
Мужчина, решивший свою судьбу.
Альбина молча кивнула.
— Ну что ж, если так… Мне хотелось бы чем-нибудь помочь вам.
Микросекундная задержка с ответом.
— Мы не нуждаемся ни в чьей помощи.
Ни в чьей — это значит: в вашей, Иннокентий Дмитриевич.
А ведь они знают, как велика может быть его помощь. Рекомендация Русакова — это пропуск в десятки организаций, где они могли бы работать. Конечно, устроятся они и без него — при их специальностях это не проблема, — но ведь придут одними из многих. Да и вряд ли они толком знают, куда лучше поехать. А он — знает, и это им отлично известно.
И все-таки — не нуждаемся в вашей помощи, Иннокентий Дмитриевич.
Потому что помощь можно принять не от каждого.
От него, не верящего в их любовь, — нельзя.
Нельзя начинать новую жизнь на новом месте, хоть чем-то запятнав свою нелегкую любовь.
Так, вероятно, думали они.
— Подумайте, — сказал он, зная, что это бесполезно.
— Мы уже все обдумали, Иннокентий Дмитриевич. Можно идти?
— Да, конечно.
Он отдал им заявления.
Вежливое двукратное с порога:
— До свиданья.
Их руки, наконец-то соединившиеся, мимолетное касание плеч.
Асе:
— Я пока никого не принимаю.
— Хорошо, Иннокентий Дмитриевич.
Тишина просторного уютного кабинета.
Желая добра — сотворил зло. Почему?
Пятница, суббота, воскресенье, понедельник…
Как они пришли к такому решению — уволиться и уехать из Москвы?
Ведь еще в пятницу они к этому не были готовы. По крайней мере Альбина, она сама сказала ему…
Он заставил их решиться.
Почему, по какому праву, ничего, по существу, не зная о них? Может быть, это решение и на благо обоим… А если нет? Кто сейчас может сказать это?
Никто, даже они сами.
Ненависть в их взглядах. Ненависть — к нему. Вот что было страшно. Не потому, что их ненависть оскорбляла его.
Их ненависть означала, что принятое ими решение вынужденное. Они не уходили — бежали. Бежали от пересудов, от слез Маши, от угроз Валиулина — все так, но в первую очередь от него, «железобетонного» начальника, одним росчерком пера готового разлучить их если и не на всю жизнь — это, слава богу, не в его власти, — то хотя бы на три с половиной месяца. Бежали, чтобы сохранить то, в чем они сами еще не могли разобраться.
А он, Иннокентий Дмитриевич Русаков, решил, что — может. Почему?
На этот вопрос Кент ответить не мог.
Формально он исправил свою ошибку. Извинился перед Альбиной, отменил свою просьбу-приказ, ничто не мешает им вернуться к прежнему состоянию — Алексею пока оставаться с Машей и детьми, Альбине думать, разбираться в себе, в своих чувствах к нему.
Ничто?
Если не считать маленького пустяка — необратимости времени.
Пятница, суббота, воскресенье, понедельник…
Эти четыре дня не выбросить из жизни, не раскрутить обратно, время не течет вспять, как не текут обратно пролитые слезы, не забываются сказанные слова.
И не отменяются решения, которые можно принять только однажды.
«Вначале было слово…»
Слово!
Ему, всю жизнь исповедовавшему, что прежде всего работа, дело, это казалось еще странным, но он уже начинал понимать, что это странное — истина.
Не за каждым словом следует дело, но любому делу слово предшествует.
Ведь дело — это материализовавшаяся мысль, реализованная идея.
А мысль без слова — написанного, сказанного, утаенного в глубинах мозга, но все-таки существующего — мертва.
И потому слово — первопричина всего.
Мысль еще не может убить или ранить, — разве что самого себя, — еще не может разрушить чью-то жизнь, но слову это вполне подвластно.
Берегите слова!
Берегитесь слов!
Почему нужно было дожить до тридцати пяти лет, чтобы понять это?
Ему, уже тринадцать лет изрекающему не просто слова, но почти ежедневно слова-распоряжения, слова-команды, слова-приказы, слова-отзывы, слова-решения, слова-рецензии?
Слова, так или иначе влияющие на судьбу других людей. Сначала единиц, потом десятков и сотен, а теперь, возможно, и тысяч?