Проверил. Оказалось — тот Русаков. Патриарх приказал отыскать его докладную и вечером часа полтора разбирался в ней. Н-да, мальчик-то оказался действительно… ценным орешком. Жаль, что не в его епархии, такие мальчики ему очень пригодились бы…
Патриарх пригласил его к себе собственноручно написанным письмом. Русаков явился немедленно, что очень понравилось Патриарху, — значит, обиды не держит, прежде всего дело. А дело-то, кстати, ни Русакова лично, ни его института никоим образом не касалось, что тоже отметил Патриарх, читая докладную.
Русаков держался спокойно, словно и не было того неуклюжего разговора.
— Прочел я вашу докладную, Иннокентий Дмитриевич. Как видите, с изрядным запозданием, да ведь… дела, дела. Российский чиновник, знаете ли, всегда был по горло завален делами, всякими там входящими и исходящими…
Русаков нахмурился — не нравилось ему начало разговора. Это тоже отметил Патриарх, заговорил без шуток:
— Видите ли, Иннокентий Дмитриевич, докладных, подобных вашей, у нас было уже три, написанных экспертами-специалистами. Вот почему в прошлый раз я отнесся к вашей работе, — чуть выделил он слово «работа», — мягко говоря, без энтузиазма. Правда, я не предполагал, что ваша докладная окажется самой… аргументированной, наиболее дотошной в чисто инженерном плане.
Патриарх зорко следил за лицом Русакова. Обрадуется похвале? Ничуть. Как будто так и быть должно.
— Да, в чисто инженерном плане, — подчеркнуто повторил он.
— Вам не могло прийти в голову, что я тоже специалист? — спросил Русаков.
— Да знаете ли, не так уж и много у нас специалистов.
— Тогда чего ради я, по-вашему, полез в это дело?
Патриарх рассмеялся.
— А вы идеалист, Иннокентий Дмитриевич… Если бы все рассуждали по-вашему, ой как проще работать было бы. Да ведь лезут, голубчик, как еще лезут! И требуют: выслушай, прочти, разберись, ответь! Дилетанты, прожектеры, неучи, карьеристы — все лезут! У нас особенно, дело-то новое. Нахватаются вершков и прут, как саранча!
Потешаясь про себя над наивностью Русакова, Патриарх выдал ему несколько анекдотических предложений, поступивших в министерство. Русаков вежливо поулыбался, но чувствовалось, что он ждет более существенного разговора.
— Ладно, Иннокентий Дмитриевич, ближе к делу… Во-первых, благодарю вас за столь обстоятельную и квалифицированную работу. К сожалению, практически она бесполезна, решение о расширении завода все равно было бы принято, о всех недостатках одноадресных машин мы знали давно, когда еще решался вопрос о строительстве этого завода.
— Тогда это можно было понять, — сказал Русаков. — Все лучше, чем ничего. А сейчас?
— А что изменилось сейчас?
— Тогда других реально работающих машин еще не было. А сейчас они есть.
— Сколько?
— Не знаю.
— А я знаю, Иннокентий Дмитриевич. До неприличия мало.
— Дело не в количестве, а в качестве.
— Будто бы? — слегка усомнился Патриарх.
— Но ведь те средства, которые идут на расширение этого завода, можно отдать тем же минчанам!
— А если нельзя? Вы хороший инженер, Иннокентий Дмитриевич, но неважный экономист, — мягко сказал Патриарх. — Минский завод, кстати, тоже расширяется. Но это, по нашему замыслу, завод будущего, его за год не построишь. Строят-то ведь люди, Иннокентий Дмитриевич. И работать на нем тоже будут люди. А где их брать? В Минске с рабочими ресурсами большая проблема. А в П. значительно легче. Есть кому строить, будет кому работать.
— Но ведь можно и там разработать, другую модель, не одноадресную.
— Можно, конечно, со временем, видимо, так и будет. Но машины нужны сейчас, Иннокентий Дмитриевич. Дорого яичко ко Христову дню… Как видите, не все так просто. Мы, кстати, все это очень долго обсуждали, немало копий было поломано. И были, кстати, другие моменты, заставившие нас принять такое решение.
— Жаль, — сказал Русаков. — Выпускать заведомо отсталую технику…
— Жаль, — согласился Патриарх. — И машины жалко, и людей. А что делать?
Помолчали. Русаков вопросительно взглянул на него: «Можно идти?»
— У меня к вам просьба, Иннокентий Дмитриевич… Не сочтите за труд посмотреть этот проект и высказать свое мнение.