– На днях, – продолжал мой новый знакомый, – нам придется вызвать вас в официальном порядке. Но, если вы не возражаете, я бы спросил вас кое о чем предварительно. Вы не возражаете?
– Нет, – беспомощно пробормотала я. Опять неправильно! Что значит «предварительно»? А протокол? Следователь, согласно тому же источнику, должен вести протокол. «Ну хорошо, – сказала я себе. – Успокойся. Ты его удостоверение видела? Видела. Не самозванец? Не самозванец. Ну и пусть поступает, как знает. Ему виднее».
Соболевский кивком поблагодарил меня за согласие, немного порылся в каких-то бумагах и задал первый вопрос:
– Вы хорошо знали Никиту Добрынина? Я испытала некоторое облегчение. Такое начало вполне соответствовало моим представлениям. Если бы я знала, как далеко мы от них уйдем спустя каких-нибудь пять минут!
– Неплохо, – ответила я. – Мы учились в одном классе. И потом тоже общались... приятельствовали.
– Когда и где вы видели его в последний раз?
– В пятницу, 25 июня, у него дома.
– При каких обстоятельствах?
– Он устраивал вечеринку для сотрудников нашего издательства. Мы готовили его книжку. На той неделе ему показали макет, он обрадовался и решил отметить.
– Я не знал, что он публикует свои стихи, – удивился Соболевский.
– Он и не публиковал раньше. Это была первая попытка.
– На этой вечеринке были только ваши сотрудники?
– Нет, что вы! Еще человек десять было, а может, пятнадцать. Я почти никого не знаю.
– Ушли все вместе?
– Не знаю, я ушла раньше всех – через час-полтора, не больше. Но... Я говорила с ним еще раз. По телефону.
Ох, как мне не хотелось об этом рассказывать! Но я чувствовала себя не вправе утаивать информацию – откуда мне. знать, вдруг из нее можно извлечь какую-нибудь пользу. В тот момент я по наивности полагала, что мы со следствием по одну сторону баррикад...
– Когда? – поинтересовался Соболевский.
Я набрала побольше воздуха и сказала:
– Это было в субботу днем. Около двух. Он позвонил мне...
– Куда?
– Как – куда? – удивилась я. – Домой! Соболевский поднял голову и внимательно посмотрел на меня. Что-то мелькнуло у него в глазах, какое-то странное выражение – не знаю, как объяснить... Конечно, он удивился: это понятно – ведь получалось, что я разговаривала с Никитой последней и чуть ли не прямо перед... Но в его взгляде было не только удивление, было что-то, чего я не понимала и не могла передать словами – хотя была уверена, что не ошиблась и моя мнительность здесь ни при чем.
– О чем вы говорили?
– Да, в общем, ни о чем. Ничего особенного. Он говорил, что сочиняет новую песню...
Он говорил не только об этом, но вот это уже решительно никого не касалось.
– Значит, вы утверждаете, – с расстановкой произнес Соболевский, – что в последний раз были у Добрынина в пятницу, 25-го числа...
Вот, вот оно! Именно в эту минуту я и почувствовала, как что-то в моей жизни меняется неотвратимо. «Вы утверждаете», – сказал он. Это могло значить только одно: отныне все, что я говорила, становилось не более чем моим утверждением, которое могло быть подтверждено или опровергнуто с помощью доказательств. Я молча уставилась на него, ожидая продолжения. Он снова порылся в папке, заглянул в какую-то бумажку и произнес скороговоркой:
– Ольга Николаевна Суханова утверждает, что видела вас в подъезде, где проживал Добрынин, в субботу, между двенадцатью и часом дня.
«Так вот откуда ветер дует...» – подумала я. Все правильно. Ольга Николаевна Никитина, соседка снизу, – никогда, кстати, не знала, что она Суханова, – тип вездесущей подъездной старушенции... В субботу мы с ней столкнулись в подъезде; она сообщила, что торопится на дачу, и тем не менее минут пять со мной проболтала. Скрывать мне было решительно нечего, я все могла объяснить, но почему-то меня охватило уныние.
– Вы спрашивали, когда я видела Никиту в последний раз, – мрачно сказала я. – Я вам ответила. Это было в пятницу. Я действительно была в субботу в доме, где живет... жил Никита, но его самого я не видела. Я забыла у него записную книжку и хотела ее забрать, но мне никто не открыл.
– И как же вы поступили? – поинтересовался Соболевский.
–- Ушла через пятнадцать минут, и это могут подтвердить четыре человека.
Последнее замечание я сделала все еще не вполне всерьез. И напрасно.