«Вообще-то полное мое имя Бенджамин. Бенджамин Йоффе. Но главарь, когда узнал, что я хирург, прозвал меня Гиппократ, или просто Гип. Гип или Бен — вот и все, что осталось от меня на этом проклятом куске суши. О том, что такое главарь, Ваас, вспоминать лишний раз не хочется, пока его здесь нет…»
Вокруг качались пальмы, и «проклятый кусок суши» казался раем посреди океана. Видимо поэтому группе молодых археологов и паре неудачливых этнографов показалось прекрасной затеей собрать материал именно на архипелаге Рук. Они еще удивлялись, почему остров последние двадцать лет никто не исследовал. Бенджамина мало волновали особенности культуры древнего племени. Он просто дал клятву Гиппократа и, раз уж предложили работу, решил не отказываться, надеясь, что непосредственной работы окажется мало. Ошибся. Они все ошиблись. Что случалось с людьми после продажи, знать не хотелось. Он-то считал себя смелым, а когда джунгли вдруг ожили и из них, как саранча, налетели пираты, у Бена в глазах потемнело. Скрутили его быстро, даже бить не пришлось. А вот бывшего пехотинца — который отправился в качестве охраны экспедиции — и капитана корабля практически сразу застрелили, так как они пытались оказать сопротивление.
Бен не успел тогда оценить, он просто потерял сознание. И пугал не факт убийства, скорее собственное отношение к произошедшему — он нагло радовался тому, что сам остался жив, хоть и пытался мучить себя угрызениями совести.
— Еще думаешь о своем благородстве? Ты дешевая ***, продажная ***! Не хочешь быть чьей-то шл*хой? Не хочешь продавать тело — продавай душу! Так всегда, брат, ты просто не замечал, ты ни*** не замечал там, у себя, — посмеивался Ваас чуть позже роковых событий, выпуская из клетки уже обессилевшего от голода и жажды Бенджамина. Уже совсем не того Бенджамина, который шел на остров, аккуратно ведя дневник, надеясь опубликовать его потом в своем блоге. Выпускал уже некого Гипа или Бена, готового сотрудничать, несмотря на то, что его товарищей бесчеловечно растащили по найденным покупателям. Кого-то продали даже на органы… Глобализация. Развитие медицины.
Гиппократ. Клятва.
Бен решил, что если от него ничего не осталось, то хотя бы эту последнюю клятву он не предаст, тем более и не заставляли. Но что-то он неумолимо нарушал. Мораль, этика? Солидарность с друзьями? Вроде нет, а вроде и да. Но прежний Бенджамин умер в тот вечер.
Главарь выпускал из клетки, вился вокруг, точно темный дух пустынь — искуситель Ариман — скалил крепкие белые зубы, раскачиваясь из стороны в сторону, отчего казалось, будто он нигде и повсюду.
Бенджамина вскоре услали на дальний аванпост, где он и пересиживал атаку ракьят. Потом отправили дальше с отрядом пиратов, не особенно следя за ним, будто зная, что не сбежит. Так его возили по всему острову, но он долго не мог взять в толк, как там все устроено. Уяснил только, что Ваас главный, но над ним есть еще босс по имени Хойт, который базировался на южном острове чуть ли не с армией профессиональных наемников. Вроде как с Хойта все и началось. Но эти подробности не волновали. Не волновала и судьба тех, из кого он удалял пули. Ничего не волновало. Вскоре и своя судьба стала казаться чем-то отдельным от него. Обращались нормально, нередкие тумаки он как-то терпел, зато кормили прилично: дичи всякой водилось много. Оказалось, духовные потребности не так уж важны. А сознание греха… Он вроде и не грешил, хоть понимал, что вокруг него не то что грешники — нелюди. И еще этот Ариман, то есть Ваас.
«За несколько стремительно пролетевших месяцев я получил столько практических навыков, что хватило бы на две докторские. А меня уже, наверное, вычеркнули, как умершего, из всех списков. Меня вычеркнули из жизни, как и весь этот остров. Хотя я не ошибся в свое время, что выбрал хирургию, а не фармацевтику. Признаться, последняя здесь ценится, несколько ее специфических отраслей — на острове изготавливают наркотики, выращивают и сбывают коноплю. И изучают заодно, что еще из нее можно получить, какую-нибудь новую адскую смесь. Этим заставляют заниматься одного свихнутого химика с западной части острова. Я в этом отношении остаюсь хоть немного более честен с самим собой: я давал клятву, значит, не важно, к какому лагерю принадлежал человек, я обязан помогать в случае ранения. Хотя, признаться, никогда не думал, что есть такие люди, которых и за людей-то трудно считать».
Так он планировал начать новую страницу дневника, но не начинал: времени не было, необходимости тоже. К компьютерам его не пускали, экспедицию их по-прежнему не могли найти, так как не послали сигнал бедствия. Иными словами, ни единого шанса выбраться. И Бен почти смирился. Клятва так клятва, раны так раны. Вроде и с собой честен, если бы оставались хоть какие-то понятия о чести и справедливости. Он коротал время своей жизни, точно ожидал чего-то, только изредка осознавая, что и ждать-то нечего. И почти смирился. Ничего не менялось, изо дня в день повторение бессмысленных действий с ложной надеждой на изменение.