========== Интерлюдия ==========
Комментарий к Интерлюдия
Шизофази́я — симптом психических расстройств, выражающийся в речевой разорванности — нарушении структуры речи, при которой, фразы строятся правильно, однако не несут смысловой нагрузки.
Серое здание предстало перед ними на рассвете. Холодное и мрачное даже в нежных утренних лучах. Как пещера дракона.
Молодая девушка с длинными светлыми волосами и девочка лет десяти остановились. Холод пробирал их до костей, и девушка морщилась, чувствуя, как он проползает под легкую блузку, заставляя сжиматься соски. В таком виде нельзя заходить внутрь, но выбора нет.
— Подожди здесь.
Девочка кивнула и через секунду вздрогнула от резкого хлопка тяжелой двери. Она вертела головой по сторонам, нарочно стараясь не замечать Дома. Ей еще ничего не говорили, но она догадывалась, что любоваться этим «увальнем» ей предстоит до самого совершеннолетия. Иными словами, несказанно долго. Девочка дернула плечами, жалея, что теплый свитер лежит сейчас на самом дне чемодана.
Дом напоминал ей родительское жилище — его тоже никогда не любило солнце. И он так же выделялся на фоне благополучных кирпичных собратьев. От нахлынувших воспоминаний стало грустно. Он подошла к самой ограде и прижалась лбом к металлическому пруту. Острому и колючему, идеально дополняющему это место. За оградой начиналась обычная жизнь: на остановку спешили прохожие, автомобилисты заводили машины, хозяева переворачивали таблички на дверях магазинов. Девочке до ужаса хотелось туда, к ним — сидеть на приветливых скамейках и разглядывать бодро сменяющиеся рекламные постеры-растяжки. Но о том, чтобы даже переступить импровизированный порог не могло быть и речи — в старом месте из нее надежно выбили тягу к побегам. Не жестоким обращением, нет, но полным безразличием. Ее даже не искали, только злорадно посмеивались, когда она возвращалась, голодная и простуженная. Впрочем, в том месте были и зачатки социальной справедливости — аналогично относились ко всем воспитанникам.
— Почему ты бросила чемодан? — светловолосая девушка как могла быстро выскочила из здания, подхватила чемодан и покатила его по неровной дорожке. Зря она так волновалась — во дворе не было ни души, но ей нужно было хоть что-то сделать, чтобы сбросить с себя гнетущее оцепенение. Девочка не оборачивалась, пока объемистая ноша не остановилась чуть ли не на ее пятках.
— И где ты успела потерять резинку? — голос девушки прозвучал на тон выше, чем обычно. Девочка коротко глянула на одну из своих косичек, которая начала расплетаться, и устало прикрыла глаза. Слишком много вопросов, на которые она не знала ответов. Хорошо, что ответов от нее никто и не ждал. Девушка достала из кармана кислотно-желтую ленточку, по счастливой случайности оказавшуюся там, и принялась вплетать ее в темные волосы.
— Я заберу тебя, как мне только разрешат. Буду тебя навещать. Здесь хорошие воспитатели. Вон, тебя уже ждут.
На лестнице действительно стояла растрепанная полноватая женщина.
— Веди себя хорошо, — девушка коснулась детских плеч и попыталась перехватить взгляд синих глаз. У нее не получилось.
Девочка кивнула, взялась за ручку чемодана и побрела к лестнице. Для чего только нужно было оттаскивать его от дверей? Девушка провожала ее взглядом со смешанными чувствами.
Это ее сестра, официально ставшая сиротой год назад. На деле их мать давно перестала выполнять родительские обязанности, топя остатки красоты и не сбывшихся надежд в алкоголе. Девушка ушла из дома в пятнадцать, влипнув при этом в нехорошую историю. Сейчас она уже совершеннолетняя, и недавно поступила в медицинский колледж.
Они никогда не были близки — все-таки большая разница в возрасте. Но старшая определенно чувствовала ответственность за младшую. И подспудно надеялась искупить вину перед собственным нерожденным ребенком, навсегда оставшимся эмбрионом в кабинете подпольного хирурга.
Полную опеку ей не предоставили. Случись это, сестрам полагались бы выплаты и обширная социальная поддержка, на которые бюджет захудалого подразделения службы опеки не был рассчитан. Поэтому на врачебной комиссии доктор сделал короткую пометку «шизофазия» и заверил в необходимости спецучреждения. Девушка догадывалась, что дело не в диагнозе, но как надо бороться с бюрократической системой, не знала. Да и не сильно хотела бороться.
Девушка снова поежилась, в последний раз раздумывая, правильно ли она поступает. Внутри Дом понравился ей еще меньше, чем снаружи. В нем даже не было налета той казенной добропорядочности, как бывает в интернате. И если там сестра устраивала такие концерты, то чего ожидать от нее здесь?
Девушка трусливо пожалела, что оставила директору свой настоящий телефон и поспешила к спасительной остановке. Ей нужно было углубиться в семейно-правовой кодекс — где-то должна быть лазейка, чтобы перевести сестру в обычный детдом. Встретившись с сальным взглядом директора, девушка сразу поняла, какие здесь царят порядки. И тайно радовалась, что ей уже никогда не грозит попасть в такое место.
А девочка шла по коридору за пухлой воспитательницей, волоком таща за собой чемодан. Колесо хрустнуло и укатилось куда-то под лестницу, как только она переступила порог. От воспитательницы пахло вчерашними духами и неновой одеждой. Она перекатывалась по коридору, как утка, и девочку не интересовала — та глазела по сторонам. Внутри ей понравилось куда больше, чем снаружи — на стенах не было этих обманчиво-жизнерадостных рисунков, которые набрасываются на тебя, как только переступаешь порог детского учреждения. Вернее были. Погребенные под разной степени приличности дополнениями. Значит, здесь предоставляют воспитанникам свободу. В отличие от ее прежнего обиталища. Либо здешние воспитанники куда брутальнее прежних. Девочку устраивали оба варианта.
Ей предстояло жить в комнате с рыжей девчонкой, которая постоянно смеялась, и еще кем-то, кто все время сидел под кроватью. Еще одна кровать пустовала, и на ней было характерное бурое пятно, о происхождении которого девочка старалась не думать.
Шум в этом месте начинался с самого рассвета и не заканчивался глубокой ночью, становясь только более рассеянным. Воспитатели каждое утро делали обход, но буквально на вторую неделю ее пребывания перестали. Стало ясно, что бал здесь правят старшие. Юноши в агрессивно-черных футболках и девушки с красивым ярким макияжем. Это пленило девочку, демонстрирую, что мир — не только подчинение взрослым, но и бушующая свобода. Наблюдая исподтишка за воспитателями, она поняла, что их не только не обязательно слушаться, но даже бояться не стоит. Здесь у детей была своя культура. Это дарило ей, запуганной и растерянной, пьянящее обещание светлого будущего.
Здесь у всех были клички. Кто и как их раздает, никто не знал, и девочка ходила под безликим определением «эта… с косичками». Две косички она действительно заплетала каждое утро. Увидела их однажды в фильме про волшебное путешествие и влюбилась. Ей, подобно главной героине, хотелось оказаться в волшебном мире, и она наделась таким образом привлечь удачу. Хотя мама и говорила, что с такой прической она больше похожа на Страшилу, чем на Дороти.
Ровесницы редко брали ее в свои игры. Слишком она казались им странной, хоть те и не понимали, почему. Девочка, не имеющая ни физических, ни психических отклонений, резко выделялась на фоне склеенного большинства. Но ее это не сильно печалило. Она любила незаметно устроиться где-то, подглядывая за другими и впитывая в себя ощущения и привычки этого места. Это было действительно интересно. Она уже знала, что старшие делятся на два клана, руководят которыми самые страшные домовцы — сизый Мавр и инфернальный Череп. Она замирала в благоговейном ужасе, когда видела кого-то из них в коридоре, но тайно мечтала, что когда-нибудь и сама будет ловить такое несмелое восхищение.
Прошло не так много времени, а девочка уже считала это место «своим». Стоял сентябрь, последние теплые дни. Старшие и преподаватели еще играли в волейбол. Все высыпали во внутренний двор. Девочка заметила, что туда не выходят по одиночке, только скопом. Она еще не знала, но это было связано с косыми взглядами жителей ближайших расчесок, неодобрительно следящими за воспитанниками. Этим взглядам и безмолвному, но явному осуждению можно было сопротивляться, только сбившись в могучие кучки и активно делая вид, что все прекрасно проводят время.