Невдалекѣ отъ насъ находились койки Кристена Нике и его товарищей. Изъ нихъ двое были, по словамъ господина Нике, «самыми обыкновенными ремесленниками»; у нихъ былъ общій кошелекъ и общій чемоданъ, хотя они и не были братьями. Третій товарищъ обладалъ болѣе нѣжными руками и веселымъ, плутоватымъ лицомъ. Онъ происходилъ изъ купеческой семьи. Этотъ маленькій смѣшной человѣчекъ во все время нашего плаванія поддерживалъ въ насъ бодрость и веселость. Не страдая отъ морской болѣзни, всегда веселый, охотно всѣмъ помогавшій и всегда готовый ко всему и на все, онъ носился среди пассажировъ, расточая повсюду свои шутки и остроты. Самъ же онъ находилъ удовольствіе только въ одномъ, а именно — въ постоянномъ подтруниваніи и поддразниваніи своего товарища по путешествію, Нике, котораго онъ звалъ всегда просто по имени — Кристенъ, такъ что миръ и согласіе бывали весьма рѣдкими гостями въ ихъ бесѣдахъ. Случалось иногда, что онъ будилъ семинариста среди глубокой ночи, чтобы освѣдомиться о его здоровьѣ или же чтобы сообщить ему, который часъ, и Нике просыпался взбѣшенный и клялся жестоко отомстить бездѣльнику за его продѣлки, а затѣмъ оба опять мирно засыпали. Теперь всѣ были въ сборѣ въ ожиданіи обѣда.
— Кристенъ долженъ сдѣлаться тамъ пасторомъ, — сказалъ купецъ. Тотъ расхохотался: пасторъ — онъ! Нѣтъ, для этого онъ былъ слишкомъ просвѣщенный человѣкъ. И онъ повернулся ко мнѣ и спросилъ, чѣмъ, въ сущности, человѣкъ съ его образованіемъ можетъ тамъ заняться? Онъ не принадлежитъ къ числу людей, презирающихъ физическій трудь, но вѣдь надо же и ему отдать должное, въ немъ есть задатки для чего-нибудь болѣе высокаго. Ему очень улыбается мысль занять мѣсто профессора въ какомъ-нибудь американскомъ колледжѣ.
Когда послышался колоколъ, призывающій къ обѣду, и на нижнюю палубу спустили огромные котлы съ «эмигрантской» пищей, толкотня и шумъ возросли до такой степени, что я счелъ лучшимъ спастись бѣгствомъ и хотя бы нѣкоторое время пробыть на верхней палубѣ, такъ какъ, повидимому, членамъ нашимъ угрожала опасность. Даже матросъ, приставленный въ качествѣ полицейскаго къ нижней палубѣ, и тотъ счелъ положеніе вещей такимъ, что, по чистой совѣсти, рѣшилъ, что можетъ уйти подобру-поздорову теперь, пока онъ еще въ состояніи «итти» безъ посторонней помощи.
Свободные и холостые люди могли еще отважиться вступить въ подобную битву, но у него въ Копенгагенѣ остались жена и дѣти.
Пробывъ съ полчаса на верхней палубѣ и услыхавъ, что шумъ и суматоха внизу нѣсколько угомонились, я пошелъ туда. Мои новые знакомые, а также и мой юный спутникъ сидѣли всѣ вокругъ какого-то ящика и отрѣзывали маленькіе кусочки отъ большого куска прекраснаго желтаго сала, назначеніе котораго, какъ мнѣ казалось, заключалось въ томъ, чтобы вызывать морскую болѣзнь, а они, между тѣмъ, съ наслажденіемъ поглощали его. И повсюду, на каждой койкѣ, въ каждомъ укромномъ уголкѣ всѣ были заняты ѣдой. Да, человѣкъ живетъ ради того, чѣмъ онъ живетъ! и теперь ни на одномъ лицѣ нельзя было найти и слѣда тѣхъ слезъ, которыя еще такъ недавно проливались о только что покинутой нами родинѣ. Сало лежало на ящикахъ, валялось кругомъ на полу и на тюфякахъ, дѣти играли имъ, молодежь бомбардировала имъ другъ друга; всѣ сидѣли съ саломъ во рту, въ рукахъ, на колѣняхъ; вездѣ блестѣлъ этотъ жирный желтый продуктъ, оставлявшій всюду слѣды въ видѣ сальныхъ пятенъ. И съ какимъ радующимъ сердце аппетитомъ поглощали его многіе! Жителямъ безплодныхъ горныхъ долинъ, по всей вѣроятности, первый разъ въ жизни представлялся случай полакомиться, да еще сколько душѣ угодно, такой необычайной прибавкой къ ихъ обыкновенной пищѣ — сухому хлѣбу.
Но моему юному спутнику, такому же, впрочемъ, бѣдняку по происхожденію, какъ и я самъ, пришлось дорого заплатить за свой первый обѣдъ на бортѣ океанскаго парохода. Онъ все время послѣ обѣда лежалъ на своей койкѣ, чувствуя себя очень скверно, и я не могъ пройти мимо него безъ того, чтобы онъ не началъ говорить о сухихъ морскихъ сухаряхъ, да, о тѣхъ совершенно сухихъ добрыхъ морскихъ сухаряхъ, которые надо усердно жевать, или же онъ просилъ у меня какого-нибудь самаго вѣрнаго средства отъ тошноты.
На господина Нике процессъ перевариванья такой необычайной пищи нагналъ какую-то апатію. Онъ относится ко всему этому очень спокойно, — говорилъ онъ, — но у него нѣтъ никакой охоты что-либо предпринимать. Затѣмъ мы слышали, какъ онъ очень усердно разыскивалъ одинъ извѣстный ключъ; заполучивъ его, онъ ужъ ни за что не хотѣлъ съ нимъ разстаться, хотя этотъ ключъ открывалъ доступъ въ такое мѣсто, куда имѣли право попадать и другіе.