– Вы хотите его выкрасть? – вдруг спросила Тоня.
Какая вероятность, что нас в случайном такси подслушивают? Ну, кроме Шанкара? Да еще и по-русски.
– Зачем мне его выкрадывать?
– Чтобы как-то привезти в Москву, допрашивать, потом не знаю, что.
Убийцей она меня больше не считает. Разумеется – Мохов же ей и про меня наверняка рассказал. Я покачал головой:
– Нет.
– Но вы же считаете его предателем.
– Уже нет. Пока нет, – уточнил я. – Мы успели перекинуться в машине парой слов.
– Вас папа никогда не сдаст. – Тоня повернулась и посмотрела мне в глаза.
– Он так сказал?
Тоня с подозрением посмотрела на меня.
– А кто вам сказал, что мы виделись?
– Вы сами сказали. Да и это логично. Вы зачем сюда приехали?
Тоня задумалась. Ход ее мысли был понятен: сообщение по мейлу, место, где они когда-то ели с отцом мороженое, разговор с Питером, гарнитура у меня в ухе.
– Вы следили за мной с самолета?
– Нет, от встречи с Питером, – сказал я. Наши дальнейшие отношения с Тоней предполагали отсутствие лжи и виляний с обеих сторон. Осборн тоже это понимает.
– Не важно, – сказала Тоня. – Но вам нечего беспокоиться. После того, что вы для папы сделали, сдать вас было бы последней низостью. А папа не такой.
Допустим, хотя это снимало с моей души огромную тяжесть. Ну а другие? Мои товарищи по несчастью?
– Но вы допускаете, что ему все же придется рассказать о том, что ему известно?
Деликатно я описал морально и уголовно осуждаемое действие?
– Я не знаю, – сказала Тоня, снова глядя мне в глаза. Искренне так сказала. Тоже понимает, что все мы переживаем сейчас момент истины. – И он не знает. Он в замешательстве, он как загнанный зверь.
Она вдруг снова раскрылась. Как тогда, в разговоре с Питером, когда сказала, что ужасно переживает за мать.
– Понятия не имею, какие у вас на то были причины, но все равно, – Тоня вдруг положила мне руку на запястье. – Без вас папе было бы не уйти. Спасибо вам.
– Не за что, я просто вернул долг. – Я задумался на секунду. – Если честно, я не знаю, почему я это сделал.
– Главное, что сделали. И еще…
Тоня легко сжала мое запястье.
– Простите меня за Москву.
Она отпустила мою руку и отвернулась.
8
Я попросил таксиста остановиться, не доезжая Трафальгарской площади. Я же помнил, где там стоят камеры. Водитель скажет, в какое время мы вышли, а дальше нас поведут по всему городу. Я открыл задвижку окошечка. На счетчике было около двадцати фунтов. Я протянул пятидесятифунтовую купюру.
– Сдачи не надо, – сказал я.
Водитель внимательно посмотрел на меня. Могу поспорить, я был его самым подозрительным клиентом за многие годы.
– Вы уверены, сэр?
Я его едва понял. Кокни. Еще один отличительный признак, вместе с полом и возрастом, лондонских таксистов.
– Мы же друг друга поняли? – сказал я.
Водитель оживился и перехватил банкноту. Я отметил две особенности его носа: красного цвета и весь изрытый крупными порами. А тут есть, на что посидеть в пабе не один вечер.
– Вы говорили по-польски? – спросил он, приникая к окошечку, как бы желая разговором поблагодарить меня за такую щедрость. Может, и не позвонит сразу в полицию.
– Да, по-польски.
Таксист важно кивнул, он был доволен собственной эрудицией. Потом он разразился длинной тирадой на родном языке, из которой я не понял ни слова. Я недоуменно повернулся к Тоне, которая все слышала. Проще всего было сделать вид, что ты все понял, кивнуть и выходить. И опять я был неправ!
– Он говорит, ну, насколько я его поняла, – стала переводить Тоня, – что вез вчера одного поляка. Он точно так же говорил по телефону. Он ехал на стадион «Челси».
Мы с Тоней переглянулись. Что, вот она, та невероятная случайность, которая позволяет раскрыть идеальное убийство? Да нет, так только в кино бывает.
– Оно и понятно, «Челси» же купили поляки? – прикинулся дурачком я. – Или русские, что ли?
– Русские, русские. – Это я и без перевода понял. – Но этот был не футболист. Музыкант.
– Как вы сказали? Музыкант? – переспросил я.
– Да, у него была гитара.
Про гитару я тоже понял.
Подкрепить его радость от роскошных чаевых сознанием, что он поступает правильно? Ну, не упускать же такой случай!
– Хорошо. Тогда давайте поговорим серьезно.
Я достал свое удостоверение Интерпола и сунул его под нос водителю.
– Я сразу догадался, что вы из польской полиции, – довольно сказал старик, не знакомый и с испанским языком тоже.
– Вы везли его вчера утром? Часов в девять?
– Уже в десятом. – Старик устроился у окошечка поудобнее. Это был его звездный час. Все видели по телевизору таких людей, которые были свидетелями аварии на перекрестке или падения строительного крана. – Я подсадил его у метро в самом центре, на Стрэнде.
Я уточнил у Тони, правильно ли я понял. Правильно.
– Как он выглядел?
– Молодой парень, в бейсболке, с бритой головой. У него время от времени через щеку и шею жила пропечатывалась – там, где он показал, – перевела Тоня.
– Интересно. А как он был одет?
Тут опять Тоня пришла на помощь, и то ей тоже пришлось переспрашивать.
– Он говорит, что на парне был светло-зеленый плащ. И бейсболка тоже зеленая, без надписи.
Мы с Тоней переглянулись.
– А возраст точнее? – спросил я у водителя. – Лет двадцати двух – двадцати трех?
– Нет, постарше, лет тридцати. Для меня все они молодые парни. Высокий такой, худой.
Это я опять понял или решил, что понял. Уточню потом у Тони. Ну что, словесный портрет, считай, полный.
– Хорошо, спасибо, – сказал я, вылезая наружу. – Удачного вам дня!
– И вам тоже, сэр, – сказал водитель и заговорщицки прищурился: – Он что-то украл, да?
9
Я просил таксиста отвезти нас на Трафальгарскую площадь еще и потому, что там всегда толпы народа, в которых легко затеряться. Но раз мы и не попали под уличные камеры, был смысл просто нырнуть в метро. Мне нужно было спокойное место: переговорить с Шанкаром по гарнитуре, залезть в интернет и отправить сообщение Эсквайру. Так что ресторан или кафе по соседству меня не устраивали.
Тоня успела закурить и теперь молча ждала, пока я приму решение. Взгляд у нее снова был ироничным – умный взгляд.
– Далеко живет ваша подруга? – спросил я.
– Прилично. Почти в Уимблдоне.
– Тогда поехали, э-э, Антонина Владимировна.
– Тоня, – миролюбиво поправила она, затягиваясь. Торопится принять свою дозу яда, понимает, что мы сейчас спустимся в метро. – Я вообще-то по паспорту не Антонина, а Антония. Мама настояла: ее маму так звали. Мама наполовину болгарка. Так что я Антония. А вас как звать?
– М-м, Клеопатр.
Тоня улыбнулась.
– В моих жилах половина египетской крови, – уточнил я.
Что, кстати, не исключено. У большинства испанцев есть предки арабы, это как у множества русских татарские корни.
У Тони был проездной, дневной или недельный. Наверное, купила в аэропорту – она же, считай, местная. Я обычно тоже так поступаю, только в этот приезд еще не собрался. Так что мне пришлось встать в космополитичную очередь в кассу. Тоня осталась в сторонке и не спускала с меня глаз. Что, я тоже стал одной из ее немногочисленных зацепок?
В метро разговаривать невозможно, но Тоня то и дело внимательно, не скрываясь, поглядывала на меня. Мы сделали пересадку и, перебравшись на другой берег Темзы, доехали до «Саутфилдс».
– Вы обедали? – спросил я, когда мы вышли из игрушечного островерхого домика станции на оживленный перекресток. – Может, нам зайти куда-то поесть?
– Я не голодна. А вот купить выпить было бы неплохо. Мне, во всяком случае, пара глотков не помешала бы. Вы что пьете, Клеопатр? – спросила Тоня.
Я вспомнил:
– Джентльмен не пьет до захода солнца. А вы что будете?