– Похоже, за мной хвост.
– Они нас слышат?
– Нет, просто за нами едет машина.
– Ты сообщил на базу?
– Да, Радж не в восторге. Я сейчас уведу хвост подальше и попробую от него оторваться. – Пауза. – Что? Сейчас, Пол, минутку. – Еще пауза. – Пол, Радж просит вас пока с нами не связываться – пока ситуация не прояснится. Мы сами на вас выйдем, не отключайте гарнитуру.
Этого только не хватало!
– Но теперь-то неприятности? – спросила Тоня, не перестававшая наблюдать за мной.
– Неприятности, – вздохнул я, – это живая ткань бытия. А что, у меня это написано на лице?
– Нет. У вас лицо игрока в покер – по нему ничего нельзя определить. Что плохой признак – это может означать, что у нас сплошная череда неприятностей, только вы не хотите это показать.
Она сказала «у нас». Это хорошо.
– Хотя, – продолжала Тоня. – Хотя, возможно, у вас другого лица и не бывает при вашей-то профессии. Вы как выражаете тревогу? Или радость? Или грусть?
Я посмотрел на нее. Как, действительно, я это делаю?
– Не знаю, – честно сказал я.
– Но ваши близкие – у вас же есть близкие? Они как-то об этом догадываются?
– Хм. Не знаю, не задумывался. Да и зеркало с собой я не ношу, чтобы смотреться в него при возникновении каждой новой эмоции. А что, у меня лицо как маска?
– Нет, я же сказала: у вас лицо игрока в покер. Когда вы в покер не играете, вы, я допускаю, можете быть совсем другим.
У меня есть в Нью-Йорке несколько знакомых из мира большого бизнеса, у которых и вправду лица нет. Есть набор масок: для деловых встреч, для корпоративных приемов, для игры в гольф, для повседневного ношения. Что, я тоже становлюсь таким?
Но Тоня уже спохватилась:
– Простите меня. Я часто лезу не в свои дела. А сейчас…
А сейчас от того, насколько правильно она понимала меня и мою мотивацию, зависело очень многое.
– Хорошо, – сказал я. – Давайте я тоже полезу в дела, которые у нас стали общими. Вот вы сообщите отцу новый телефон Осборна, который предназначен только для связи с ним. Вы потом дадите его и мне?
– Вы весь наш разговор слышали?
Она показала взглядом на гарнитуру у меня в ухе. Я кивнул. Тоня подняла бровь, задумалась.
– Вы же сами слышали, что этот телефон предназначен только для связи Лесли и папы, – сказала она.
– Но это позволило бы мне вмешаться в критический момент. Как это уже раз было.
Тоня еще подумала. Потом потянулась к сумочке, стоявшей рядом с креслом, покопалась в ней и вытащила листок бумаги для заметок.
– Вот он.
– Спасибо.
Я вбил его в айфон. Как некстати Шанкар выпал из операции!
– А вы собираетесь воспользоваться той квартирой?
– Которую снял Лесли?
– Да.
– Я вряд ли. А папа не знаю. Вы хотите и ее адрес тоже?
– Если мы друг другу доверяем.
– А зачем вам?
– Например, чтобы узнать, не снял ли тот же человек квартиру в доме напротив. Чтобы наблюдать за ней.
Тоня о такой возможности не подумала. Думает сейчас.
– Хотя, должен признать, на ту встречу на кладбище Осборн шел один, – честно сказал я. – Даже его сотрудники не знали.
Тоня подняла брови, покачала головой и вздохнула. Похоже, она впервые вплотную столкнулась с миром своего отца.
– Вы и его слушали?
– Я к тому, что мы никогда не знаем, у кого мы на стеклышке под микроскопом, – ушел от прямого ответа я. – Так что всегда неплохо иметь запасные варианты.
Тоня снова вздохнула. Это был ее час принятия трудных решений.
– Вам этот адрес действительно нужен? Вдруг папа захочет воспользоваться той квартирой? Он не станет этого делать, если будет знать, что вы знаете.
– Тогда не надо. Скажем, что теперь я вас испытывал.
Тоня что-то хотела сказать, уже открыла рот, но не стала.
12
Телефон зазвонил в самом начале седьмого. Странно в наши дни слышать обычный телефонный звонок. Хотя некоторые уставшие от гаджетов люди закачивают такой и в свой мобильный.
Тоня так рванулась к письменному столу, что поскользнулась на начищенном паркете.
– Да, – сказала она по-английски, но тут же перешла на русский. – Да, все в порядке. А у тебя как? – Пауза. – Хорошо, я поняла. – Пауза. Посмотрела на часы. – Успею, конечно. Целую, будь осторожен.
Она посмотрела на меня. Вот у кого на лице доминирующая эмоция сразу проступает.
– Сюда не приедет?
Она покачала головой.
– Где встречаетесь? Хотя это не важно. Хотите, я вас подстрахую?
– Не знаю. – Она снова посмотрела на часы. – Надо подумать.
– Вы же скажете отцу про встречу с Питером и его отцом?
– А теперь как иначе? Раз скажу про телефон и квартиру.
– А про меня?
– Не знаю.
И я не знал, как лучше. Если Мохов, по признанию собственной любящей дочери, был неспособен трезво анализировать ситуацию…
– А что бы вы ему сказали?
Это Тоня спросила.
– Две очень важные вещи. Чтобы он не делал резких движений – ничего такого, чтобы помешало ему вернуться достаточно скоро в Москву, к старой жизни. Чтобы он просто затаился на какое-то время в надежном месте. В той квартире, которую снял Осборн, на худой конец. Но это на самый худой конец. Вашему отцу в любом случае в Москве предстоят неприятные долгие разговоры, проверка на полиграфе и так далее, а любой контакт с Осборном это осложнит. Хотя, повторяю, для Влада сейчас главное, конечно же, просто не попасться тем ребятам с кладбища.
– А второе?
– А второе – тем человеком, которому ваш отец наступил на хвост, в Москве уже занимаются. Чем больше Влад мне про него скажет, тем скорее все закончится. Мне нужно не только его имя – его у нас, вероятно, уже вычислили, хотя и имя поможет. Нужны улики – то, из-за чего Влад так срочно сорвался из Москвы.
– Получается, я должна буду сказать ему про вас, – заключила Тоня.
– Было бы даже лучше, если бы на встречу поехал я, а не вы. Безопаснее-то точно.
– Папа вас выследит заранее и не появится.
– Тогда сделаем, как Осборн. Вы встретитесь, расскажете ему про меня, а потом вдруг и я появлюсь.
– Он может подумать, что вы мною манипулируете в своих целях. Непонятно, в каких.
– Еще вариант. Вы где встречаетесь, в той кондитерской?
Тоню моя осведомленность наконец достала. Хотя эта-то информация была самой очевидной.
– Блин! Есть что-то, чего вы не знаете?
Со стороны это выглядело, как возмущение. И только взгляд вернулся – тот, обычный, насмешливый. На самом деле Тоне нравилось, что кто-то видит ситуацию полнее, чем она сама. И, надеюсь, ее устраивало, что этот кто-то не собирается им с отцом навредить.
– К сожалению, я пока не знаю главного, – вздохнул я. – Так вот вы встретитесь в своей кондитерской, а я засяду где-нибудь поблизости в пабе.
Да-да, я сказал «в пабе». Ведь уже вечер наступил.
– Вы все расскажете отцу, – продолжал я. – Захочет он ко мне подойти – отлично. Не захочет – пусть передаст на словах вам. Но, Тоня…
Она посмотрела на меня. Опять открыто, не боясь, не прячась за щит иронии.
– Без информации про того человека не возвращайтесь. Это для вашего отца единственный шанс вернуться к нормальной жизни.
Она вдруг опять закрылась. Час трудных решений.
– Что-то подсказывает мне, что я должна вам полностью довериться, – медленно, раздумывая, сказала она. – Но в то же самое время я осознаю, что я сейчас играю с жизнью папы и, возможно, со своей собственной. Если я в вас ошибаюсь, я наверное не смогу вам отомстить. Но, – она забарабанила пальцами по своей груди – у вас же там тоже это есть. Вы не сможете дальше жить спокойно. Предать доверие – хуже этого ничего нет.
Я кивнул:
– Эти две последние фразы тоже ему скажите.
13
В такси я выяснил, почему люди Раджа не нашли Тоню с Моховым ни в Кенсингтоне, ни в Хаммерсмите. По воскресеньям Моховы возили дочь в балетную школу в Фулем. Занятия начинались рано, в девять утра, а заканчивались в одиннадцать. По установившейся традиции все семейство отправлялось потом есть мороженое или, зимой, пирожные в кондитерскую на фулемском Бродвее. Хотя не уверен, что девочке, которая хочет стать балериной – а Тоня хотела – было полезно и то, и другое.