— А живете–то как? Кто вам, например, без архиереев священников рукополагает?
— Москва. Можно сказать, что, хотя Сухумо — Абхазская епархия не находится в юрисдикции Русской Православной Церкви, окормление мы получаем из Москвы.
— Так, может быть это «де–факто» и станет со временем «де–юре»? Может быть, Абхазия станет канонической территорией Русской Православной Церкви?
— Положимся в этом на Бога.
— К сожалению, нам сегодня не избежать перескакиваний с религии на политику и обратно. Война, то скрытая, то явная, не прекращается. Продолжаются ли попытки разыграть религиозную карту?
— Они беспочвенны, впрочем, я понял ваш вопрос. Абхазию очень часто в политических целях пытаются изобразить то мусульманской, то полумусульманской страной. Однако у нас нет ни одной мечети. Зато один за другим открываются православные храмы. Сейчас в Абхазии 11 приходов, есть 30 храмов, где уже можно служить. А всего в Абхазии 120 храмов. Немногие местности отмечены такой «плотностью». И после этого кто–то говорит о конфликте между мусульманской Абхазией и православной Грузией?
— Храмы–то храмами, однако, отец Дорофей, надо еще, чтобы и прихожане были…
— Последнее время в этой сфере происходит что–то невероятное. Епархия в положении тяжелом, как никогда. Архиерея нет, духовенства хронически не хватает. И вот в эту–то смутную годину идет массовый приход абхазов к вере христианской. Во всех храмах редкое воскресенье не совершается по 5–6 крещений. Только в январе 2002 года приняли крещение 48 абхазов (не забывайте, что население всей Абхазии примерно такое же, как население вашей Вологды). И число духовенства тоже непрерывно растет. После войны в Абхазии было два русских священника, а сейчас — пять абхазов–иеромонахов, а всего духовенства — 13 человек.
— Так есть ли хоть вообще мусульмане среди абхазов?
— Я бы сказал, что 80 процентов наших людей — христиане, 10 процентов принадлежат к различным сектам и только 10 процентов — мусульмане, да и то больше по названию. Это мусульманство в основном на уровне деклараций, заявлений о верности обычаям предков. Абхазов надо знать, они на йоту своих традиций не перечеркнут. Но в том все и дело, что народные абхазские традиции не языческие (отдельный разговор) и не мусульманские.
Когда Абхазия считалась мусульманской страной, ислам распространялся в основном среди правителей, на народ никогда особого влияния не имел. И сегодня, когда возвращаются абхазские национальные традиции, они оказываются именно христианскими. Хотя в них не всегда легко из–за искажений рассмотреть христианство. Впрочем, есть и очевидные случаи. Как бы вы отнеслись к тому, что и христиане, и мусульмане вместе на Пасху красят яйца?
— Да… После этого о каких мусульманах в Абхазии можно вообще говорить? Однажды я разговаривал с абхазкой, которая называла себя мусульманкой, хотя явно таковой не являлась, просто некрещеная была. Я не сразу вник, почему она не хочет считать себя атеисткой. А потом понял, что имею дело с реликтовым типом мышления, в рамках которого вопрос об атеизме вообще не возникал. Возникал вопрос: «Если мы некрещеные, тогда в какого Бога верим? Будем считать себя мусульманами, как и наши предки».
— Есть такой тип религиозности, а вообще к народным традициям надо относиться вдумчивее. Если абхазы режут барана в день святого Георгия Победоносца, это еще не значит, что они совершают языческое жертвоприношение. Это просто восточный тип православного христианства, объяснять который в деталях было бы долго. Тяготение Сухумо — Абхазской епархии к Москве будет только сильнее, если не будет попыток подправить внешние формы абхазского благочестия под славянские.
Симонова пещера
Вечер уже опускался над речкой Псыртцхой, когда я решил–таки сходить в пещеру апостола Симона Кананита. Там жил святой, о котором говорится в Евангелии, который слушал Спасителя, говорил с Ним… Дух замирает от одной только мысли об этом. Впрочем, мысль эта, к сожалению, дробится о камушки. Псыртцха разлилась, и приходится не идти, а прыгать с камня на камень.
Вот уже тропинка, ведущая в сторону пещеры. Темень сгущается, а кругом — ни души. Теперь путь лежит вдоль пропасти, а ограждения, от которых и раньше немного было проку, теперь вовсе кто–то сбил. По узкой ненадежной тропинке, засыпанной пожухлым листом — вдоль пропасти. Я всегда боялся высоты, а потому теперь удивлялся, почему мне не страшно.