— Понимаете, — Наталья перешла на шепот, — у меня с-сегодня начались, — женщина опустила голову, ком, подкативший к горлу, мешал говорить.
— Что ты там мямлишь? Трусы долой. Чего не ясно? Мне что, мальчиков позвать, чтоб помогли тебе раздеться?
— Н-нет. Не надо. Я сама.
Трусики скользнули на пол. Наталья стояла совершенно нагая, прикрываясь ладонями. Подобное ощущение совершеннейшей незащищенности, уязвимости и беспомощности ее посетило впервые в жизни. Наталья поежилась от холода. Ей вдруг стало жаль себя с силой неимоверной. Ершистый ком подкатил к горлу и лопнул там обильным водопадом слез, хоть на йоту загасивших накал эмоций. Наталья зарыдала.
— Ну, ты чего, дуреха, мужа схоронила? — женщина-инспектор сняла перчатки и бросила их в угол смотровой, — давай, прекращай выть, вытирай слезы, вот так, — голос инспектора немного потеплел.
«Видимо, они тоже немножко люди», — подумалось Наталье. Она мяла в ладони очередной солёненький носовой платочек.
— Хорошо, умничка! — женщина-инспектор квохтала рядом с Натальей, словно курица над своим единственным цыпленком, — теперь присядь на корточки.
— З-зачем, — Наталья начала немного заикаться, когда ее арестовали. Концентрация кислоты негативных эмоций и неудовлетворительного морально-психологического состояния, которая медленно разъедала сознание, разум и волю женщины, постепенно повышаясь, наконец, достигла запредельных значений.
— Ты опять за свое!? Приседай три раза. Раз! Два! Три! Ай, молодчина какая!
Наталья приспособилась мало-мальски терпеть все эти унижения. Однако ее прямо выворачивало наизнанку от возмущенья и обиды, когда они являлись бессмыслицей.
Впрочем, женщина-инспектор тут же придала смысл этой последней процедуре:
— Ты что же, милая, вчера родилась? Я обязана проверить, не заряжен ли твой воровской карман, — сузив глаза, она посмотрела на Наталью, — а у тебя, милочка, их целых два. Да все нормально. Чисто. Одевайся.
«Воровской карман? Да еще два? Почему именно у меня?» — недоумевала Наталья, натягивая трусики.
— Так, с тобой закончили, иди к доктору.
Наталья все время вытирала слезы бумажными носовыми платочками. Идти к доктору? Конечно же! Вот оно! Коллега-врач обязательно ее выслушает, утешит и поможет. Ведь доктора, словно десантники, своих не бросают. Эту аксиому Наталья выучила, будучи студенткой. Женщина вздохнула, вытерла лицо насухо и даже улыбнулась, открывая дверь смотровой.
— Заходи туда, — инспектор показала на соседнюю дверь, выкрашенную, наверное, сразу после революции 1905 года, — наш дежурный док сейчас придет.
Наталья вошла. У стены стоял стол и стул. Рядом находилась кушетка, застеленная желтоватой простыней, да облезлый металлический шкаф со стеклянными стенками и намалеванным красным крестом. «Д — а—а-а-а. Вот это сервис!» — сыронизировал врач-гигиенист, её второе профессиональное Я, — вот бы нагрянуть сюда с проверочкой, взять смывы, воду для физико-химического анализа. Обязательно проверить столовую…»
Наталья невольно усмехнулась, уголки её губ рефлекторно поднялись, а кривая настроения, пройдя по низшей точки параболы, медленно, как бы нехотя, ползком двинулась вверх.
Дверь отворилась, и вошел дежурный врач в сереньком мятом халате и форменной куртке, надетой прямо поверх него.
— Так, и кто тут у нас? — Врач устало опустился на стул и положил на стол журнал и чистый бланк медицинской карты.
— Косякова Наталья С-сергеевна… — в миллиардный раз женщина начала вычитывать все эти магические мантры, оказавшиеся исключительно важными штуками в этом «храме несвободы».
Но врач махнул рукой, мол, хватит:
— Раздевайтесь.
— Понимаете, я тоже в-врач, — сказала Наталья с видом победительницы, видимо, ожидая, что вот прямо сейчас «оковы тяжкие падут, темницы рухнут — и свобода ея примет радостно у входа и братья меч ей отдадут». Но, то ли врач изолятора не был знаком с творчеством великого русского поэта, то ли он не являлся таким уж братом, как она рассчитывала, а только он устало посмотрел ей в глаза и коротко отрезал:
— Раздевайтесь.
Наталья пожала плечами и снова разделась. И опять донага. В этот раз процедура оголения собственного тела не вызвала такой болезненной реакции, как накануне.
«Опыт, — выстрелила женская самоирония, — да-а-а, врагу бы не пожелала».
— Татуировки есть?
— Нет.
— Гематомы, ссадины, царапины?
— Нет.
— Какие-то телесные повреждения?