— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, с тревогой наблюдая, как он возвращается на кухню. — У тебя усталый вид.
Шторм не ответил.
— Ты не должен позволять этой старухе помыкать собой. Она в могилу тебя сведет своими глупостями.
— Ты намекаешь на мой почтенный возраст? — Шторм извлек из шкафчика бутылку. — Слушай, может, тебе просто неловко, что ты встречаешься с таким старикашкой?
— Вздор. Никакой ты не старикашка. Меня вполне устраивает твой возраст.
— Может, тебя смущает, что я недостаточно воспитан?
— Ничего страшного. У тебя полно других положительных качеств.
Шторм рассмеялся. Затем покачал головой и посмотрел на нее, как… София не могла выразить словами, как он на нее посмотрел. Она физически ощущала излучаемое этим человеком тепло.
— Я люблю тебя, очень люблю, — сказал Шторм. — По-моему, ты лучшая женщина на свете.
София подавила улыбку:
— Что ж, меня это вполне устраивает. Я с радостью представлю тебя своим знакомым.
— Ба!
— Да-да. И ты прекрасно знаешь, что дело вовсе не в тебе.
— Мне нужна открывалка.
— Она в…
— Ладно, я понял, — перебил он ее, выдвигая ящик и доставая оттуда открывалку. — Готово. Кто-то должен сообщить этим шутникам, как ловко я открываю бутылки.
Шторм неторопливой походкой вернулся в столовую, на ходу потягивая воду из горлышка. София наблюдала за ним и вдруг поняла, как много значит для нее этот мужчина и какую власть он над ней имеет. Власть, которую она добровольно вручила ему. Вначале она сочла его просто недалеким малым. Мелким американцем. Однако постепенно выяснилось, что у этого американского мелководья нет дна. Ричард Шторм умел не обращать внимания, умел смотреть сквозь пальцы. На ее неудавшееся самоубийство. На ее проблемы в постели. На ее несносный характер. И он — ненавязчиво — приучил ее к тому, что она может на него положиться.
— Моя мать не совершала ничего предосудительного, Ричард, — сказала София, отметив про себя, что в ее тоне внезапно появились умоляющие нотки.
Шторм пожал плечами. София готова была разрыдаться. Он даже не посмотрел на нее. Сел за стол. Подвинул к себе тарелку, солонку.
— Ты собираешься есть руками? — спросила она, подходя к серванту. Из одного ящика она извлекла нож и вилку, из другого — полотняную салфетку.
Шторм уже впился зубами в куриную грудку, но взял приборы и молча положил на колени салфетку. Затем он еще раз посолил курицу и с удвоенной энергией набросился на еду, вооружившись ножом и вилкой.
София стояла сзади, разглядывая его русые волосы.
— Не смей этого делать, — заявила она вдруг.
— Что? — буркнул Шторм, не переставая жевать. — Я ем. У нас принято делать это именно так.
— Я говорю: не смей думать об этом. О чем ты сейчас думаешь.
Шторм отложил в сторону нож и почесал затылок.
— Моя мать была… прекрасной женщиной — великодушной, доброжелательной. Тебе всякий скажет. Всякий. Уверена, она не имеет никакого отношения к… планам твоих знакомых. И ехать в Белхем-Грейндж, чтобы расспрашивать отца о трагедии, которая произошла двадцать лет назад… Возможно, он не ангел. Возможно, когда-то он занимался сомнительными операциями. Я даже не знаю этого наверняка…
— В том-то все и дело. — Шторм обернулся и посмотрел ей в глаза. — Ты не знаешь наверняка. Понимаешь?
София отпрянула, но Шторм схватил ее за руку.
— Ты не знаешь наверняка, — продолжал он, поглаживая ее ладонь, — и это гложет тебя. Ты не можешь об этом думать и не можешь думать ни о чем другом. Ты не знаешь наверняка, а потому не можешь забыть. Ты не можешь забыть о том, чего не знаешь наверняка. Понимаешь? Поэтому ты должна решиться и обо всем расспросить отца. Иначе ты останешься такой же… такой же отмороженной.
София отняла у него руку и обхватила себя за плечо:
— Это просто… Я понимаю… ты говоришь о… сексе. Для меня это не имеет большого значения.
Шторм скомкал льняную салфетку и бросил ее на стол. Медленно поднялся из-за стола и повернулся к Софии. Они стояли почти вплотную друг к другу.
— Я говорю о том, что ты постоянно страдаешь от депрессии. Я говорю об этих твоих черных полосах. О том, что толкает тебя на безумные поступки.
София снова — еще более остро — почувствовала его власть над ней.
— Ричард, я не хочу этого делать. — София не верила своим ушам: она умоляет его! — Обращаться к отцу с подобной просьбой… это будет слишком… больно.
— Больно? — Шторм поднял руку и ласково погладил ее по голове. — Прости, но разве не ты на моих глазах сиганула с балкона? Это было не больно?