Всё, конечно, так, но с отцом мы решили, что крестьян, в силу их невежества и доверчивости свидетелям, нельзя допускать до тайны зеркал. А я это сделал.
Олла рассказала мне, что, как только я появился в их деревне, местный свидетель тут же заинтересовался мной, приходил к ним домой, смотрел на меня, лежащего тогда без сознания, осматривал моего коня и моё оружие, задавал много разных вопросов.
Всё это напугало меня не на шутку. Я не мог больше здесь оставаться. Скорее всего он уже связался со своими и донёс, что в деревне этой объявился я – что-то непонятное, с конём и мечом в придачу. У меня были эти дни запаса, пока я болел, но теперь свидетели могли нагрянуть сюда в любую минуту. И я потерял покой.
В голове моей так и звучали слова Синего Луча: «Я доберусь до вас... Вы будете спать или есть...» И каждый раз, просыпаясь утром, я мысленно благодарил Бога, что я всё ещё тут, на своей скамье и под своим родненьким пёстрым одеялом, и никто не поднял меня среди ночи и не скрутил.
Я настойчиво попросил Оллу быть внимательной ко всему, особенно к тому, что касалось свидетелей, следить, чтобы не появились в деревне новые люди, особенно верховые, чужаки, и особенно в синих плащах.
– Олла, милая, я не должен попасть к ним в руки. Иначе они убьют меня... убьют за зеркала. Слышишь? – я твердил ей это раз за разом, просил и просил.
И вот в какой-то из дней она прибежала и сообщила мне с тревогой в голосе:
– Трое! Трое чужаков... – Олла показывала мне три пальца, боясь, что ошибочно называет количество человек. – На конях... у них синие плащи...
– Ты сама видела?
Я метнулся одеваться и обуваться, сердце моё забилось, кажется, в голове даже, застучало в висках и в затылке.
– Нет, мне Арик сказал, я просила его следить за домом свидетеля. Он вот их увидел – и сразу сюда!
– О, Боже... – шепнул я, хватая свой плащ и пояс с мечом. – Коня... Быстрее...
– Отец собирает уже, я сначала ему сказала, потом сюда. Хлеба... не уезжайте без хлеба, господин...
Олла, захлёбываясь слезами расставания, собирала мне хлеб и соль. Бедняга. Она так привыкла ко мне, так переживала за меня и боялась этого наступившего дня больше меня самого.
Я чувствовал, как протяжно знакомой болью ныло в сердце. Эх, болезнь моя ещё не прошла окончательно. Ладно, будем долечиваться на ходу.
«В руки Твои, Боже, передаю себя и благословляю этот дом, этих людей, эту девочку Оллу... Береги их и меня...» – молился я мысленно, понимая, что снова остаюсь только в руках Божьих и снова отправляюсь в дорогу.
– Всё будет хорошо, Олла. Береги себя.
Я обнял её за плечи, дрожащие в рыданиях, и поцеловал дочь рыбака в макушку.
– Господин... – прошептала Олла, не стесняясь слёз.
– Спасибо тебе и твоей семье. Даст Бог – увидимся ещё.
Рыбак ждал меня с осёдланным конём у самой калитки, я обнял доброго хозяина, попытался дать ему денег, но крестьянин отвёл мою руку и пожелал удачи. Я рысью уезжал из гостеприимной деревни, не зная, где буду завтра, но знал, что покоя мне не будет теперь никогда.
Через час, поднявшись на холм и остановив коня, я огляделся и заметил далеко на изгибе дороги трёх всадников. Это шли за мной по моим следам свидетели, наверное, Синие Лучи. Ну вот, всё так, как я и думал. Они выследили меня и идут буквально по пятам, их кони, скорее всего, уже уставшие, но они всё равно не отстают. Я вздохнул и толкнул коня вперёд.
Глава 8
ГЛАВА 8
Синие Лучи преследовали меня до самого вечера, даже в сумерках, напрягая зрение, мне казалось, что я вижу фигурки всадников за собой, следующих неотступно. Только в темноте я решил остановиться, чтобы отдохнуть, попасти своего коня и самому съесть что-нибудь. Олла успела положить мне хлеба и соли. Конь мой грыз пожухлую осеннюю траву, а я рядом держал его за повод и ел простой хлеб. В тёмном небе светили звёзды, ярко-ярко сверкали сквозь мрак ночи, и я ощущал себя таким одиноким в этом холодном мире.
Конь переступал, увлекая меня за собой, я задумался и просто шёл следом. Постоянное ощущение опасности не давало покоя, мне казалось, что я зря теряю время, что Синие Лучи-то уж точно не пьют, не едят и не отдыхают, и кони их не знают усталости, и вот сейчас я тут, а они, движимые ненавистью ко мне, упрямо идут и идут вперёд, и всё ближе и ближе ко мне, и сейчас вынырнут из темноты на мою голову.