Народу было много, какие-то бароны, рыцари, дамы – слуги герцога. Среди них я узнавал своего зятя и людей его свиты. Сам же я всё время искал глазами герцога, хотел увидеть его со стороны, понаблюдать, как он держится со своими вассалами, увидеть, какой он. Но посадили меня далеко, я же по их «правилам рыцарского этикета» не мог претендовать на близкие к герцогскому телу места. Так что ничего я толком и не видел.
Зато посмотрел, как выступали жонглёры, играли музыканты, пели красивые песни певцы. Я оказался как раз там, где видно было выступающих. Для меня, как сына актрисы театра, близкого вообще к театральной жизни, всё это куда интереснее, чем слушать сплетни о незнакомых мне людях.
Потом народ принялся танцевать, разбредаться по углам, уединяясь, чтобы поговорить лично. И я понял, что устал от этой вечеринки. За всё время никто ко мне не подходил, и я решил, что, если испарюсь с этого праздника жизни, никто по мне и скучать не будет.
Я хотел каких-то действий по спасению моего отца, а вокруг пока творилось то, что меня никак не устраивало. Я ушёл в свою комнату и столкнулся там с Габианом, разбивающим угли в камине.
– Я думал, ты уже спишь где-нибудь... – заговорил со своим слугой я. – Где вас хоть определили?
– Чего? – Габиан не понял меня и удивился моему вопросу.
– Ночуешь ты, говорю, где здесь? Где вам место дали? Тебе, остальным? Где вы все?
– А, вы про это... Да кто где. Кто у кухни, кто на конюшне...
– А ты сам где?
– На конюшне...
– Там же холодно, наверно?
– Холодно. Там кони... И я не один. Нас там много сейчас...
– Оставайся здесь! – неожиданно предложил я, представляя, каково сейчас спать на улице, а здесь протоплен камин, в углу есть место, а на моей постели два тюфяка, и одним из них я мог спокойно поделиться.
Габиан поджал губы, не ожидая от меня такого предложения, он хорошо помнил, как я к нему относился в прошлом году. Но я слишком много дней проспал на улице под открытым небом, чтобы вот так вот спокойно выгнать этого человека на конюшню. Он исправно служил мне, да и вообще...
Мы улеглись каждый в своём углу. Я знал, что личные слуги часто так спали рядом с хозяевами, кому служили, поэтому ничего зазорного в этом не было. И Габиан вдруг спросил меня:
– Что известно о милорде?
– Я ещё ничего не знаю, – ответил я. – Я много слушал сегодня, знаешь, все эти сплетни... О чём только ни говорили! Кто-то на охоте расшибся, кто-то костью подавился, у кого-то жена двойню родила, но про отца – ни слова! Ни слова! Вообще! Обвинили человека в измене! Угрожают судом и казнью равному вам – и тишина!
Я не выдержал, сорвался, я понимал, что не должен обсуждать это всё с Габианом, со слугой, просто выполняющим мои приказы, но меня буквально рвало внутри, и я уже не мог держать это всё в себе. Мне надо было с кем-то поделиться. Меня бомбило, как говорят у нас.
Я заткнулся, Габиан тоже молчал. Он всегда большим многословием не отличался, и всю дорогу часто просто молчал. Да я и сам тоже не болтал особо. Что мне с чужими обсуждать? Даже с зятем поговорить было некогда, он всё время со своими людьми, и вокруг него эта его свита.
– Сколько лет ты уже служишь отцу? – спросил вдруг я Габиана. Всегда хотел это знать, да всё не решался спросить. И Габиан долго молчал на мой вопрос.
– Много... Уже долго... Но я буду с ним до самой смерти...
– Почему? За что так?
– Я поклялся ему служить... Давно уже. Он спас меня... Болезнь пришла с юга, много умерло тогда... Я потерял всех... жену, сыновей, и сам был при смерти... Я тогда был рыцарем, и замок мой опустел после всего... Я один остался... Но милорд со своими людьми зашёл в замок, при нём люди были, что мёртвых убирали, сжигали или закапывали глубоко... А я ещё живой был, и граф, отец ваш, приказал меня напоить и покормить... Ему говорили, бросить меня, что я не жилец, я слышал их разговоры... – Габиан сделал долгую паузу в темноте комнаты, и я не перебивал его, слушал, хорошо представляя себе всё, что рассказывал сейчас Габиан. – Милорд приказал поить меня странными лекарствами, и я выжил. Я помогал потом ему, тоже хоронил мёртвых, и больше не заболел. У нас никто не заболел и никто не умер. Я поклялся, что буду служить милорду, что обязан ему жизнью. И граф принял моё служение... Да, я с ним уже много лет, я не оставлю его никогда...