Краем глаза я видел своего верного Габиана, он не оставлял меня теперь ни на шаг, выполняя последний приказ моего отца. Я видел блеск меча в вечерних сумерках. Эх, Габиан, теперь я уже знал, что он не просто камердинер, он был и хорошим бойцом, умело управляющимся с мечом.
Я слышал, как свистит усилившийся к концу дня ветер, чувствовал, как дрожу всем телом от напряжения и тревоги, но не стал надевать шлем, а просто толкнул коня шпорами, пробиваясь через своих верных телохранителей вперёд, к противнику навстречу.
И мы, и они стояли, вооружённые и ощетинившиеся копьями и мечами, друг против друга. Не хватало только сигнала, резкого движения или слова, приказа на атаку, и два отряда перемолотили бы друг друга до последнего рыцаря.
Сильный ветер хлопал флажками на высоких древках знаменосцев. Кони трясли головами и звенели удилами. В закатном солнце зимние тени на снегу были холодными и чёрными.
Я пробился вперёд, насколько меня пропустила моя охрана, и первым обратился к патрульному отряду нандорцев:
– Славные рыцари Нандора, простите, что мы оказались на вашей территории, всему виной буран! Мы не хотим кровопролития! И вас, и нас ждут дома! Давайте разойдёмся миром! Так будет лучше для всех нас! Прошу вас! Опустите ваши мечи и копья, мы не на поле боя. Все мы устали за сегодняшний день, не будем проливать кровь сегодня! Во имя Света!
Я прокричал всё это, борясь с шумом ветра, и надеялся, что меня услышат и поймут. Повисла долгая тишина, в которой правили бал только ветер и снег.
И вот, наконец, из их стены рыцарей отделился один на сером коне и направился в мою сторону, встал где-то между нами, словно приглашал поговорить. И я тоже направил коня вперёд.
– Пустите графа! – приказал барон Видо своим людям, явно не желающим меня пропускать. Они боялись за меня, и я их понимал. Ситуация, в которой мы оказались, не самая приятная.
Мой гнедой хрустел старым настом, пробираясь навстречу рыцарю из Нандора. Я остановил его рядом с командующим патрульного отряда. Рыцарь смотрел мне в открытое лицо через узкую прорезь забрала шлема и ничего не говорил. И я тоже молчал. Потом всё же заговорил первым и сейчас только понял, как дрожит мой голос от холода и нервного перенапряжения:
– Не надо кровопролития...
Рыцарь тряхнул головой и неторопливо снял шлем, и я тут же узнал его в сумерках. Это оказался Патрик – сын графа Сандора Нандорского, мальчишка шестнадцати лет, которому я помог сбежать из Лоранда в прошлом году. Он сумел сесть в лодку и уплыл по реке вниз по течению. Тогда я видел его в последний раз. А я не смог тогда сбежать: люди моего отца ранили меня из пращи в голову, и я долго болел после этого. А Патрика не поймали, как ни пытались.
И вот сейчас он здесь, руководит патрульным отрядом на границе. Что же такого он сделал, что родной отец отправил его сюда?
– Я узнал вас по голосу... – негромко ответил мне сын графа. – Конечно, я не дам приказа убивать вас. Нас больше, мы бы перебили вас и были бы правы. Вы на нашей земле...
– Спасибо... – единственное, что нашёлся ответить я, понимая, что Патрик прав: их больше.
– Я помню добро... – продолжил Патрик так же тихо.
Я смотрел в его лицо, в знакомые серые глаза. Он выглядел старше во всех этих доспехах, в кольчужном капюшоне, скрывающем волосы. Серьёзный, статный, сын графа. За ним стояли его вооружённые люди, вся земля его отца простиралась за его спиной.
– Спасибо... – снова ответил я.
– Я слышал, вы объявили себя графом Лоранда... Мои люди не знают вас в лицо.
Я кивнул. Точно. Его люди не знали, кто я, один Патрик знал обо всём. Он мог бы выслужиться сейчас перед отцом, перед королём, перед всеми, просто отдав короткий приказ. Моих людей перебили бы, а меня взяли в плен, и на этом бы всё закончилось. Никакого вызова королю, никакой готовящейся войны – ничего! Благодаря бдительности и верности этого титулованного мальчишки в рыцарских доспехах. Но он делал другой выбор, удивительный выбор, не выбор служения и положения, выбор чести, как принято в этом средневековом мире, а выбор человечности. Правильно он сам сказал: «Я помню добро...»