Она хнычет, прижимаясь ко мне, но я не двигаюсь ни на дюйм.
— Ты желаешь такого плохиша как я, не так ли?
Рыжая не отвечает словами. Вместо этого она прижимается своими губами к моим в поцелуе, безудержным, отчаянном и чертовски страстном. Ее бедра бешено двигаются, и я не могу удержаться от толчка, вгоняя свой член в нее еще глубже.
Звуки, которые она издает, заглушаемые соединенными ртами, подстегивают меня. Осторожно прижимаясь к ее бедру, крепко сжимаю ее талию и сгибаю колени, чтобы поставить ноги на кровать. От этого движения она опускается еще больше и вскрикивает мое имя.
— Бронсон!
Господи. От того, как рыжая произносит мое имя, кажется, что я в состоянии завоевать весь мир.
Приподнимаюсь и прижимаюсь губами к ее грудине. Проводя языком по морщинистой коже, скрытой чернилами, напрягаюсь, когда она хватается за мой бицепс, ожидая, что оттолкнет. Хочу показать ей, что она сильнее, чем ее шрамы. Сильнее, чем тот, кто пытался причинить боль.
Но она не отталкивает. Вместо этого ее голова откидывается назад, а одна из рук ложится на мой затылок. Запустив пальцы в мои волосы, она выговаривает имя сиплым шепотом:
— Бронсон.
Убедившись, что мои губы и язык проследили каждый шрам, поднимаю голову. То, что предстает передо мной, вызывает ощущение, будто я только что проглотил огонь, и становится трудно дышать.
В зеленых глазах блестят слезы, а взгляд полон удивления. Что-то свербит глубины моей души, но я не обращаю на это внимания, вместо этого приникая к ее устам в глубоком поцелуе, в котором чувствуется отчаяние, словно никто из нас не может насытиться.
Когда я наконец откидываюсь на подушки, провожу руками от ее живота вверх, чтобы накрыть ее соски, и сжимаю в ладонях пышные груди.
Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их переваривать, и я едва не вздрагиваю, несмотря на то что это правда.
— Ты погубишь меня, рыжая. — Сердце словно замирает, как бы подчеркивая слова. — А я буду лишь за.
Она прижимает ладони к моей груди и ей будто срывает крышу. Как будто что-то высвободилось глубоко внутри нее. Поднимаю бедра вверх, встречая ее толчок за толчком. Трение наших тел усиливает потребность, но я ни за что на свете не кончу без нее.
Потянувшись между нами, поглаживаю ее клитор и оказываюсь вознагражденным сжатием ее киски. Охуенно. Ласкаю клитор, наблюдая, как груди рыжей подпрыгивают с каждым толчком, а губы приоткрываются с пониманием, что я подвожу ее все ближе к краю. Ее движения становятся все более неритмичными, когда она доводит себя до блаженства.
— Вот так. — Хриплю я. Мое собственное дыхание клокочет в горле. — Пусть твоя киска испытает удовольствие от моего члена. Потому что ты знаешь, что это единственный член, который хорошенько тебя трахнет.
— Боже! — от пота несколько рыжих прядей прилипли к ее лбу.
— Да, это хорошо. Так охуенно. — Зажимаю клитор, отчего ее уста приоткрываются в судорожном вздохе. Стараясь пока не кончать, произношу сквозь стиснутые зубы: — Чувствуешь, как приятно я тебя заполняю? Тебе все время будет не хватать моего большого члена. А мне — твоей мокрой сладкой киски.
Ее дыхание становится все более тяжелым, когда я продолжаю ласкать ее клитор большим пальцем.
— Боже, боже, боже. Бронсон!
За секунду до того, как ее киска сильно сжимает мой член, рыжая издает пронзительный вскрик, заливая меня своим потоком. Я не в состоянии больше ждать — начинаю быстро двигать бедрами, едва не уронив ее. Но моя женщина не обращает на этой внимание. Она упирается в меня руками, чтобы поддержать себя, и позволяет трахать ее до тех пор, пока ее оргазм не сливается с моим.
— Черт. Черт! — вздрагиваю, кончив в нее. Она обмякает и наклоняется вперед, уткнувшись лицом мне в шею, и я прижимаю ее к себе, пока мое тело содрогается, а член все еще сочится спермой, словно намереваясь пометить ее киску как свою.
Ведь она уже пометила меня как своего.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
ДЖОРДЖИЯ
— Так что… вот так вот. Я никогда не был тем, кого можно было бы назвать обычным подростком.
Голос Бронсона грохочет подо мной, где я лежу, свернувшись калачиком у него под боком, прижавшись щекой к его груди.