— Я в курсе, — он незаметно поджимает губы, а взгляд становится холодным, — не люблю повторяться. Что до этого произошло?
— Без понятия о чём ты говоришь… — Я резко замолкаю от осознания того, что он неким образом знает о казусе с сэндвичем.
Склонив голову набок, я прищуриваюсь, гадая, что, чёрт возьми, он затеял.
— Чего это ты спрашиваешь о том, что стряслось ранее? — Меня охватывает подозрение. — Пытаешься сделать вид, будто не имеешь к этому никакого отношения?
Чёртова мышца снова дрогнула на его щеке, прежде чем его голос приобретает суровые нотки:
— Твою мать, рыжая, хочу услышать с твоих уст. Что за хуйня произошла?
— Слушай-ка сюда, приятель, — указываю на себя, — это мне доставили долбанный сэндвич с крысиной башкой, не тебе. Так что пора бы тебе остыть со своей хуйнёй, которую ты здесь устроил.
Смерив его жестким взглядом, добавляю:
— Валяй, признавайся уже. Ты хотел передать мне сообщение, дабы убедиться в том, что я не буду ступать на твою… — я прерываюсь, чтобы сделать кавычки пальцами, — территорию. Что ж, оно получено. Громко и отчётливо, — я отмахиваюсь, — можешь валить. Больше не буду тебя беспокоить.
Воцаряется многозначительная пауза, пока он, в конце концов, не выгибает тёмную бровь.
— Закончила?
Громко вздыхаю. Плечи поникли от груза событий этого дня, и мой голос созвучен этому; я отвожу взгляд.
— Ага.
Меня пробирает дрожь, когда он своими мозолистыми пальцами осторожно обхватывает мой подбородок и поворачивает лицом к себе. Однако, как ни странно, не от страха. Его прикосновение, на удивление, успокаивает.
Я что, рехнулась? Боже правый, он же главарь банды. Тот, кто убивает людей, если судить по новостям. Моя реакция или иллюзорные мысли о нём — обусловлены тем, что я просто отхожу от произошедшего сегодня.
— Выслушай меня, — его приказ прозвучал не с обычной долей надменности, но всё же наделён той непреклонной властной чертой. — Я не причастен к произошедшему сегодняшним днём.
Он решительно выдерживает мой взгляд, и, возможно, это по-идиотски, но я действительно хочу верить ему.
Придав своему голосу браваду, я задаю вопрос на миллион долларов:
— В таком случае, зачем ты здесь, преследуешь меня?
Он отпускает мой подбородок, и я мгновенно чувствую себя опустошённой без его прикосновений. Что, во имя святого, со мной не так?
Он откидывается назад и склоняет голову набок, внимательно изучая меня.
— Расскажи о крысе.
Я хмуро смотрю на него; звучащие слова — медленные и нерешительные, поскольку я задумываюсь в чём подоплёка его любопытства.
— Она была маленькой, без тела. Только голова, — я пожимаю плечами, — вот и всё, что мне известно.
Его глаза не отрываются от моих.
— Больше ничего не было?
— Ничего.
Его взор становится напряжённым:
— Никакой записки?
— Никакой записки.
Похоже, он обдумывает это, его брови сходятся месте.
— Что ещё было в пакете с сэндвичем?
— Ничего. Я больше ничего не заказывала.
— Что насчёт салфеток?
Хмурюсь, подозрительно разглядывая его:
— А что с ними?
Он сжимает губы, раздражение искажает выражение его лица.
— Они тебе их дали?
— Только потому, что я попросила о дополнительных. Ты знал, обычно они кладут только одну салфетку, независимо от того, сколько еды ты заказываешь? Это преступление, особенно когда речь о сэндвиче с дополнительным гуакамоле, так как…
— Где салфетки?
Смотрю на внешний карман сумки.
— Я запихнула их туда.
— Дай их мне.
Я недоверчиво уставилась на него.
— Зачем?
Мышца на его щеке вздрагивает, взгляд делается суровым.
— Ради всего сраного, рыжая. Либо ты жаждешь смерти, либо ты туповата, раз решила испытать меня таким образом. — Он наклоняется ближе, весь его облик излучает ясную угрозу, каждое слово выдавливается сквозь стиснутые зубы. — Показывай эти ебучие салфетки.
С сердитым видом я достаю из сумки сложенную кучу салфеток и швыряю в него.
— Теперь доволен?
В мгновение ока копна моих волос оказывается зажатой в его крепкой руке. Он не позволяет увернуться, придвигаясь ближе, чтобы мы оказались лицом к лицу.
— Не стану повторять дважды, и это будет последним предупреждением, которое ты получишь. Не еби мне мозги, рыжая. Со мной шутки плохи.
Когда я пытаюсь отстраниться, он крепче сжимает мои волосы, обездвиживая меня. Тем не менее, это не болезненно и не разжигает страха, что я нахожу… необычайно удивительным.