— Умоляю, помоги мне! — Её волнение ещё больше нарастает, грудь её вздымается под материалом мешка для трупов. — Скорпионы сотворили это! Ты должна сообщить Бронсону!
— Хорошо, — поспешно соглашаюсь, — я сообщу ему.
— Пообещай мне! — выкрикивает она своё требование.
Пячусь назад и бормочу:
— Боже правый! Я и не знала, что покойники могут быть такими требовательными.
Затем добавляю более убедительным голосом:
— Обещаю.
Мутные глаза изучают мои черты, прежде чем выражение её лица расслабляется, и она успокаивается. Слабый шёпот срывается с её губ:
— Спасибо, Джорджия.
Кровь стынет в жилах — к этому моменту и в переносном, и почти в прямом смыслах, — когда я смотрю на мёртвую женщину, которая наконец-то замолкла.
Срань господня, срань господня. Сердце бушует в груди, когда я столкнулась с осознанием: моё проклятие преобразовывается.
Мёртвые инициируют контакт, а не наоборот.
Жду ещё немного, прежде чем расстегнуть молнию на мешке, чтобы получше её осмотреть. Никаких видимых повреждений не видно, не считая единственного пулевого отверстия в голове. Фирменный стиль.
Признаю, тщательно я её не осматривала и досье не читала, однако есть ощущение, что это единственное полученное ею ранение.
Мой взор снова устремляется на её лицо, но причина не в пулевом ранении. Дело в крошечных линиях, расходящихся от внешних уголков глаз, и тех, что очерчивают её рот. Мимические морщины. Линии улыбки. Она была счастливой женщиной, настолько, что радость её оставила своё долговечное клеймо на лице.
Но сейчас, вот она, здесь, в этом морге, выражение её лица пустое. И всё же эти морщинки красноречивее всяких слов. Они повествуют свою собственную историю, и непонятно почему, но у меня под ложечкой всё сжимается от тоски по тому, что могло бы быть. Не только с ней, но и со мной, если бы у меня была такая мама, как она.
Отмахиваюсь от этого случайного соображения, мысленно отгоняя фрагменты своего прошлого. Дрожащими пальцами застёгиваю молнию на мешке.
Переместившись к более маленькому мешку для трупа рядом с женщиной, которая только что говорила со мной, я собираю всю силу воли и берусь за молнию и расстёгиваю. Ужас охватывает меня, когда я предполагаю, что обнаружу.
«Пожалуйста, ошибись; пожалуйста, ошибись».
Я не ошибаюсь. Как только расстёгиваю, взору предстаёт миловидное лицо, изуродованное единственным пулевым отверстием в середине лба. Её светлые волос окровавлены; зажмуриваю глаза, желая, чтобы это был кошмар, после которого я смогу проснуться.
Зачем кому-то так делать? Как они смогли застрелить мать и ребёнка?
Разглядываю юные девичьи черты лица, и моё сердце разрывается при мысли о том, что она упустит в своей жизни: как её мама, та, у которой мимические морщины и «линии улыбки», не сможет увидеть дочь, принимающую школьную награду или наряжающейся, чтобы пойти на свои первые школьные танцы.
Я заморгала, борясь с чувством жжения в глазах. Что, чёрт возьми, со мной происходит? Я прежде никогда не давала волю чувствам из-за тел.
«Они также никогда не оживали и не просили, — нет, требовали — чего-то от тебя».
Второпях застёгиваю мешок девочки, — пальцы и кончик носа уже онемели, — и делаю несколько шагов назад. Когда я приближаюсь к двери, мои глаза по-прежнему прикованы к двум мешкам с телами.
«Это сотворили Скорпионы!» — так сказала женщина. Она также сказала, чтобы я сообщила Бронсону.
Во всём происходящем нет никакого смысла.
Он сказал мне — прямо предостерёг — не возвращаться в его «сферу влияния». Что же делать? Я только что дала обещание мёртвой женщине.
Я выскочила из холодильника, позволив двери захлопнуться за мной. Слегка подпрыгивая на месте, потираю ладонями руки вверх и вниз, пытаясь улучшить кровообращение и «разморозиться».
Зубы перестают стучать и дрожь, наконец, ослабевает, но произошедший только что тревожный эпизод, похож на плохое предзнаменование.
— Твою мать, — бормочу я себе под нос.
Я единожды нарушила клятву, данную вселенной. Наверное, это само по себе свершение, что я так долго сдерживала её.
Но теперь, думаю, ничто не заставит меня нарушить обещание, данное этой матери.
По-видимому, в последнее время я разбрасываюсь обещаниями. Сначала — мальчику, и теперь этой женщине.
Допускаю, что если человек решает отказаться от обещания, данному вселенной, то лучше бы «сыграть по-крупному или никак».