Он запугивает меня, и какая-то крошечная частичка меня задается вопросом, улыбается ли этот мужчина когда-нибудь или — Боже упаси — смеется ли он?
Я хмурюсь и глубоко вздыхаю. Мне совершенно ни к чему позволять этому человеку занимать мои мысли. Вместо этого я переключаю внимание на свое утреннее дело.
Мне очень хочется посмотреть, смогу ли я купить клубнику и другие продукты, которые в прошлую субботу, к тому времени, как я приехала, были распроданы. К тому же, я не огорчусь, если мне удастся урвать еще одну порцию этих обалденных пастелитос.
В течение получаса я уже почти набила одну сумку для покупок и малую часть второй. И вот, когда я уже собираюсь пройти мимо витрины с картинами одного из продавцов, я замечаю двух беседующих людей, внезапно останавливаясь, как вкопанная.
Бронсон стоит у одной из больших брезентовых палаток, красующихся на огромной рыночной площади. Пожилая женщина улыбается ему, словно он какое-то там божество. Она что-то произносит, и когда он откидывает голову и смеется, весь кислород покидает мои легкие.
Срань господня. Смех преображает его лицо с серьезного и зловещего, типа «я убиваю людишек на завтрак и не теряю аппетита» выражения лица. Он становится таким… нормальным. Таким красавчиком. Таким…
Как только его глаза встречаются с моими, он поджимает свои губы. Однако в его выражении лица нет удивления.
Он все время знал, что я была здесь. Я идиотка, раз думала иначе. На самом деле, рискну предположить, что он узнал об этом сразу, как только я вышла из машины.
Ну, пора выжать из поездки все соки.
Я игриво шевелю пальцами, подмигивая ему с излишней драматичностью. От увиденного его рот еще больше сжимается в суровую линию, а лицо становится каменным. Вполне возможно, что в эту минуту он скрежещет своими коренными зубами, стирая их в порошок.
И я совру, если скажу, что не испытываю по этому поводу угрызений совести, потому что я бы предпочла встретиться со смеющимся Бронсоном, чем с этим устрашающим, закипающим злобой громадиной.
Он извиняется перед женщиной и сразу же направляется в мою сторону, останавливаясь в футе от меня.
— Какое безумное совпадение — встретить тебя здесь. — Я прижимаю руку ко рту и громким шепотом предлагаю ему: — Если хочешь, я могу провести тебе экскурсию. Я знаю, где можно найти лучшие свежие цветы и самые удивительные…
— Твои волосы выглядят иначе.
Я пялюсь на него и жду, чтобы он уточнил. Но он не уточняет. Зато он просто окидывает меня критическим взглядом.
— Ладненько, — медленно растягиваю я слово. — Я буду считать, что ты имеешь в виду совсем другое, потому что ну… это же ты, и последую совету воспитательницы, когда в детском саду мальчики смеялись над моими рыжими волосами — не буду обращать на тебя внимания.
Я отвожу взгляд, чтобы поискать продавцов через его плечо, потому что, откровенно говоря, видеть его так близко — это все равно, что глядеть в упор на полуденное солнце. Это красиво, однако не умно и не полезно для меня.
— А теперь мне пора…
— Я не имел в виду ничего плохого.
Я моргаю, и мое внимание возвращается к нему. Он выглядит почти… смущенным, проводя пальцами по своим темным волосам. Бронсон еще больше взъерошивает их, но это как-то не умаляет его наружность. Его смуглая кожа контрастирует с белой рубашкой, которую он надел с джинсами, которые выглядят довольно поношенными, чтобы казаться мягкими на ощупь.
Бронсон прочищает горло, резко переведя глаза с меня на толпу. Темные брови сходятся вместе, прежде чем он, наконец, торопливо мычит:
— Я имел в виду, что твои волосы выглядят хорошо.
Не знаю, кто из нас больше удивлен, что он вообще заметил мои слегка волнистые волосы — или «выглядят иначе» — после того, как они высохли этим утром на улице.
Я сжимаю свои сумки, пытаясь сохранить невозмутимый вид, пока он переминается с ноги на ногу и скрещивает руки. При этом, естественно, ткань его рубашки натягивается на бицепсах. Чернильные рисунки, украшающие его предплечья, сдвигаются из-за напряженных мышц.
— Ну… — Боже милосердный, мы оба старательно избегаем зрительного контакта. — Мне нужно купить еще кое-то из списка, так что… — Про себя я морщусь, потому что я просто не могла не прозвучать так неловко.