Выбрать главу

Бронсон морщится.

— Блядь, извини меня, рыжая. — Раскаяние освещает его лицо. — Ты…

Я выдыхаю.

— Я делала контрацептивный укол, и я чиста.

Это первый раз за многие годы, когда я была с кем-то, и я, очевидно, потеряла всякий здравый смысл. И еще, Господи, я уже чувствую последствия отсутствия регулярного секса. Мои мышцы вопят от боли.

— Я чист. — Его взгляд мрачен и в то же время вызывающ. — Я бы никогда не стал так рисковать.

Быстро киваю, так как волнение овладевает мной.

— Я ценю это.

Край его рта слегка подрагивает, а затем он наклоняется ближе и касается своими губами мои.

— Клянусь богом, ты заворожила меня. — Он бормочет это так тихо, что его слова не успевают полностью осмысляться, как его рот снова захватывает мой. На этот раз поцелуй получается таким нежным, что я жажду большего, и я теряюсь в том, как его рот нежно приникает к моему.

Просунув руку под маечку, он помещает ладонь на мою грудину. Он ласково говорит мне в губы:

— Твое сердце бьется так же дико, как и мое.

Его ладонь касается кожи, нервные окончания которой онемели, все еще поврежденные после стольких лет. И все же я реагирую на миг его прикосновения к этой области.

От меня не ускользает, что я впервые отдалась моменту и позволила мужчине прикоснуться к той части меня, которая служит отчетливым напоминанием о том разе, когда я в последний раз ослабила бдительность с другим человеком. Это напоминает мне о том, кто я есть.

Чудила.

Демоница.

Ведьма.

Чудовище.

Перспектива того, что Бронсон Кортес увидит остатки моего уродливого прошлого, заставляет чувствовать себя так, словно кто-то вскрывает мои внутренности. Я не смогу вынести ужаса и отвращения в его глазах.

В тот миг, когда он замечает не только разницу в текстуре кожи, но и то, что я напряглась, каждое мое нервное волокно застывает в тревоге.

Осознание просачивается в него, разрывая пелену возбуждения, наброшенную на нас. И вместе с ним в голове проигрываются слова, которые он произнес ранее.

«Клянусь богом, ты заворожила меня».

Сколько времени пройдет, прежде чем он начнет верить в сказанное? Верить в то, что я ведьма, наложившая на него заклятие?

Этот срок наступит гораздо раньше, если я позволю ему увидеть меня всю. Узнать меня всю.

Я не сумею выдержать этого.

Задерживаю и сохраняю полную неподвижность, когда кончики пальцев касаются моей кожи. Интуиция кричит мне, чтобы я отстранилась, свернулась калачиком и утаилась. Но от взора этого мужчины ничего не ускользает, и если я так поступлю, то только привлеку к себе еще больше внимания.

Бронсон поднимает голову, окидывая меня испытующим взглядом, и я понимаю, что должна заговорить раньше, чем он это сделает. Мне требуются огромные усилия, чтобы вымолвить слова, но я как-то справляюсь:

— Ночка, эм, тяжелой выдалась. Мне правда нужно поспать.

Вопросы, смешавшиеся с любопытством, мелькают в его глазах, но он не возражает против моего очевидного отрешения. Он медленно отстраняется, поднимая меня на ноги. Я сдерживаю шипение от потери, которая мгновенно охватывает тело. На нетвердых ногах я пытаюсь натянуть шорты. Бронсон молчит, но выражение его лица говорит за него.

И, Господи, как же громко оно говорит. Темные брови сходятся, в глазах исчезает дымка похоти, а взгляд становится внимательным. Его глаза пронзают меня, словно он хочет пробиться сквозь мою внешнюю защиту и узнать, что же меня терзает.

Он выпрямляется и натягивает боксеры и брюки, не давая мне передохнуть от своего пронзительного взгляда.

Я стараюсь говорить непринужденным, хотя и сдержанным тоном: «Спокойной ночи, Бронсон», не в силах подавить дрожь в голосе.

Я крепко сжимаю пальцы, проскальзывая мимо него. Только так я могу противостоять странному импульсу, который так и рвется наружу, чтобы притянуть его к себе.

Сожаление раскаляет вены, когда я спешу в безопасное пространство своей спальни. Я ложусь в постель, безвольно уставившись в потолок, а по лицу текут непокорные слезы. Я сжимаю губы, чтобы подавить желание зарыдать, лишь позволяя беззвучным слезам пролиться и впитаться в мою шевелюру.

Когда усталость наконец одолевает меня, мои сны не становятся сладкими.

Вместо этого они заставляют меня заново переживать ужасы прошлого.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ДЖОРДЖИЯ

*ПРОШЛОЕ*

ПОЧТИ ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ