— Да. Да, он мне нравится. Уэйд — милый парень.
Бронсон издает презрительный звук. Сержусь от его взгляда, потому что создается впечатление, будто думает, что знает меня лучше, чем я сама.
— А я так не думаю, рыжая. Видишь ли, тебе не нужен милый парень. — Ухмылка мужчины практически самодовольная, с оттенком вызова. — Мы оба знаем, что ты даже не сможешь такого долго выносить.
Вызывающе вздергиваю подбородок.
— С чего это ты взял?
— Потому что я знаю, что «милые парни» — эти соевые сопляки, которые хлебают кофе с долбанными посыпками и взбитыми сливками, и те, кто писает сидя, — не знали бы, что с тобой делать.
Оценивающий взгляд окидывает меня с едва сдерживаемым жаром.
— Ты обладаешь сильной волью, разумом и телом. Ты в одиночку справляешься с бедламом. — Он не разрывает зрительного контакта, в его тон сквозит нечто похожее на гордость. — Он бы обделался в штаны, если бы узнал, что ты пришла искать меня.
Вдруг до меня доходит, что Бронсон не использует двусмысленные намеки, а ссылается конкретно к Уэйду. Я не могу отрицать, что он, вероятно, прав в своем предположении, но я не собираюсь признаваться ему в этом. Это только подогреет его надменность. Однако его рассуждение проигрывается в мыслях.
«Ты обладаешь сильной волью, разумом и телом. Ты в одиночку справляешься с бедламом».
Комплименты Бронсона сбивают с колеи, поэтому я пытаюсь перевести разговор на более безопасную тему.
— Это вряд ли указывает на то, что милый парень…
— Я не закончил говорить. — Может, его голос и спокоен, однако суровые нотки создают впечатление, что ему есть что доказывать. — Милый парень не будет знать, когда позволять тебе брать инициативу в свои руки, а когда взять контроль. Он не поймет, как показать тебе твою невероятность.
Его глаза вспыхивают.
— Не поймет, что касаться тебя губами и быть глубоко погруженным в твою киску — это, блядь, дар.
Притянув меня к себе, он скользит другой рукой по моему затылку, приближая наши лица, нос к носу. Мятное дыхание обдает мою кожу. Я вздрагиваю, и в его глазах загорается довольство.
— Если бы я сейчас скользнул в тебя пальцами, ты бы их смочила. Вот откуда мне известно, что тебе не нужен хороший парень, — бормочет он.
— Ошибаешься. — Не могу удержаться от того, чтобы не съязвить, что-то во мне хочет уколоть его. Сбить его с высокомерного, «я лучше тебя знаю» трона. — Мне действительно нужен хороший парень.
— Правда? — в мужском голосе звучит жесткая нотка, от которой у по спине бегут мурашки. — Я могу быть хорошим.
Он проводит губами по моим губам, едва касаясь, и я понимаю, что, когда он произносит слово «хороший», его понимания слова сильно отличается от моего.
— Я могу быть очень хорошим.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
БРОНСОН
«Мне действительно нужен хороший парень».
Ни хрена он ей не нужен. Она хочет меня. Просто рыжая еще не осознает этого.
Я скольжу другой рукой по ее лицу.
— Мне кажется, ты боишься признать то, в чем действительно нуждаешься.
Эти зеленые глаза вспыхивают огнем негодования, что мне до одури нравится.
— Ты вдруг стал знатоком в моих хотелках?
— Неа. — В ее взгляде мелькает удивление. — Просто думаю, что ты еще не осознала, что то, что тебе нужно, расходится с тем, что, как ты думаешь, тебе нужно.
Женщина саркастично отвечает:
— Да ладно? И что же мне нужно?
Не задумываясь, усаживаю ее к себе на колени. Дрожь сотрясает все ее тело, и она слабо цепляется за мои плечи, чтобы устоять.
Джорджия не понимает, что я никогда не позволю ей упасть. Что-то в этой женщине пробуждает неистовое желание защищать. Крепко прижимаю ее к себе, ее ноги расставлены.
— У тебя какая-то привычка лапать меня, — с фырканьем жалуется она. Но я замечаю, что она не делает попыток вернуться на свой стул.
Хочется верить, что она остается на моих коленях, потому что хочет этого, ведь вряд ли кто-то сможет заставить эту женщину делать то, чего она не желает.
Играю с кончиком ее длинного хвостика, сползшего на плечо. Когда я провожу кончиком пальца по шелковистым прядям, задевая ткань ее рубашки, она вздрагивает.
— Ты единственная женщина из всех встречавшихся на моем пути, которая не ведет себя так, словно до усрачки боится меня.
«Ты единственная женщина, которая не относится ко мне так, словно я чудовище».
Все остальные относятся ко мне как к какому-то спасителю или божеству. Обычно это благоговение или почтение в сочетании с изрядным чувством страха. Ведь они знают на что я способен.