Девушка быстро поднялась на крыльцо, подошла к двери и робко постучала:
— Герр майор, я пришла!
Дверь тут же открылась. На пороге стоял Мюллер. Он был в зеленой пижаме. Галантно раскланявшись, Мюллер пригласил Лиду в дом.
Лида, чтобы майор не успел закрыть дверь, тут же бросилась ему на шею.
— Вот я и пришла…
Ошеломленный Мюллер хотел ее обнять, но тут в дом ворвались Карташев, Илиуц и Алекса. Илиуц сунул Мюллеру в рот кляп, Алекса связал руки, а Карташев приставил к груди автомат. Лида тем временем быстро открыла крышку подпола, и Алекса с фонарем в руках спустился вниз.
Мюллер никак не мог понять, что произошло; он стонал, вырывался, но, заметив советского офицера, бессильно опустился на пол.
Илиуц рывком поднял его и поставил на ноги.
— Ну, господин майор, поскорее приходите в себя. Если будете вести себя хорошо, все будет в порядке. Одолжите мне свой плащ! И не удивляйтесь, для всех, кого встретим мы сейчас на улице, я — майор Мюллер. Вот так. Фуражку я тоже возьму. Превосходно. А вы наденьте эту плащ-палатку и мою пилотку. Если понадобится, то на улице мы выдадим вас за румынского пленного. Не вздумайте делать глупости, иначе вам крышка!
В это время Санду и Алекса поднялись из подпола.
Карташев подошел к Санду и крепко пожал ему руку. Санду застонал.
— Простите, я, кажется, сильно сжал вашу руку? Она ранена?
— Ничего. Это я так, от радости.
Войдя в комнату и увидев советского офицера и румына, Майя Клапка облегченно вздохнула.
В дверях показался и Ионак Клапка, но Алекса преградил ему дорогу.
— Назад, отец! Предатель!…
Старик улыбнулся.
— Спокойно, спокойно, мой мальчик, тем более что «Горы наши»!
Мать и сын недоуменно переглянулись. Карташев сразу догадался, в чем дело, ведь он хорошо знал, что такое подпольная работа в берлоге врага. Иногда обстановка требует действовать так, чтобы люди проклинали тебя, считали врагом. Тогда легче войти в доверие к противнику.
Так, значит, это он, старик Клапка, и есть…
— Товарищ «Татра»! Я лейтенант Карташев. Позвольте поблагодарить вас за помощь!
— Не за что, товарищ лейтенант. Я рад знакомству с вами. Надеюсь, когда придут советские войска, мы познакомимся еще ближе.
Мать и сын поняли наконец, в чем дело. Сколько унижений и обид вынес старый учитель! Но он не мог объяснить им, почему так поступает.
— Ионак!
— Отец!
Старик Клапка ухмыльнулся в бороду. Мать и сын крепко обняли его.
— Я свое задание выполнил, — заговорил учитель. — Мне было поручено пустить под откос поезд с боеприпасами и устроить ловушку для господина Мюллера, что я и сделал. Теперь мы пойдем с вами, товарищ лейтенант. Лида, ты готова?
— Готова, товарищ «Татра»… папочка!…
— Товарищ Илиуц, до выхода из села командовать нами будете вы. Если бы я не знал вас так хорошо, честное слово, я принял бы вас в этой комнате за настоящего гитлеровского офицера.
Вскоре дом опустел. По улице, в темную ночь, бесшумно шла группа людей. В селе они не встретили ни одного немецкого патруля. На пригорке, где их ждали партизаны, Илиуц возвратил Мюллеру его плащ и фуражку и взял свою плащ-палатку.
Фашисты узнали об исчезновении Мюллера только через час. Обнаружив, что вся семья Клапки исчезла, и найдя труп убитого часового, они догадались о том, что здесь произошло. Но было поздно что-либо предпринять. Партизаны уже скрылись в горах.
Мюллер сидел в углу самолета. Его мучила мысль, что же с ним будет. Только бы не расстреляли, он расскажет им все, что их интересует, лишь бы они сохранили ему жизнь.
— Жизнь! Жизнь! — истерично крикнул он, не замечая этого.
— Жизнь? Да, за жизнь мы кладем свои головы, господин майор, — ответил ему Илиуц.
На второй день по всему фронту началось наступление. Берлин был взят. Гитлеровская Германия доживала последние дни. Но в Чехословакии: в Брно, Мезиричах, Ижлаве и Праге — немецко-фашистские войска отчаянно сопротивлялись — они располагали здесь крупными силами, переброшенными с запада. Особенно много войск было сосредоточено в районе Брно, как сообщил на допросе Мюллер. Расположенные там несколько моторизованных дивизий получили приказ держаться до последнего человека.
На рассвете 5 мая началась симфония освобождения Брно.
Вступление было исполнено тысячами пушек различного калибра. Занавес боевого театра был огромный, он простирался на сотни километров, и, когда он поднялся, на сцене появились тысячи советских и румынских солдат.
Миллионы людей пели победный гимн. Они пели этот гимн на многих языках: на русском, румынском, чешском, словацком… Он медленно плыл над Богемией и Моравией.